Ольга Баскова - Вуаль темнее ночи

Дом Виктора Лавровского не был построен недавно. Внешний вид здания говорил: хозяин просто переделал старый, надстроил этаж, который смотрелся, честно говоря, как на корове седло, но, видимо, для артиста главным было то, что он живет в двухэтажном коттедже. Денег на нормальную облицовку тоже не водилось. И строительный материал первого этажа разнился со вторым. Киселев нажал на кнопку звонка в заборе из острых кольев, позволявших рассмотреть участок с двумя чахлыми яблонями, и вздрогнул от звучного голоса:

– Кто там?

– Полиция, – ответил майор.

– Но я никого не вызывал, – пробурчал Лавровский.

– Не вызывали, и поэтому мы пришли сами, – вставил Константин.

– Секунду, – раздалось после некоторого раздумья, и на пороге дома показался высокий мужчина в полосатом халате. Он торопливо зашагал к забору, открыл калитку и впустил непрошеных гостей.

– Удивляюсь, чем обязан вашему визиту, – царственным жестом актер пригласил полицейских в дом. У него было смуглое, очень морщинистое лицо, и черные волосы, явно крашенные, не вязались с ним. В общем, он смотрелся, как и его дом, – довольно несуразно. – Извините, я не предлагаю чаю. Моя горничная уже ушла, жена еще не пришла, а сам я не люблю возиться со всем этим.

– Мы пришли не распивать чаи, – пояснил Константин. – Мы пришли поговорить о Бучумове.

Лавровский дернулся. Видимо, это имя вызывало у него неприязнь:

– А что о нем говорить? Наглый парень. Таланта ни на грош. Вот поработал бы с мое…

– Разве талант измеряется временем? – удивился Костя. – Другие вон долго работают, а результата никакого. Если в человеке нет таланта, то не помогут и годы выступлений.

Виктор смягчился:

– Вы правы. Но тогда скажу по-другому: у Бучумова нет никакого таланта, а он лезет в ведущие.

Полицейские переглянулись. Лавровский говорил о Бучумове в настоящем времени, словно не знал о его гибели.

– Но его любят зрители, – парировал Павел.

Виктор развел руками:

– Какие зрители? Эти молодые вертихвостки? На меня ходят те, кто умеет ценить настоящее искусство, – он вдруг замолчал и уставился на гостей. – А зачем, собственно, о нем говорить? Не за этим же вы приехали, чтобы я дал вам оценку его таланту.

– Бучумов погиб вчера вечером во время спектакля, – пояснил Костя. – Точнее, был убит.

Морщинистое лицо актера побагровело.

– Бучумов убит? Вы не шутите? А что произошло? Несчастный случай?

– Странно, что вы об этом не знаете, – посетовал Киселев.

Лавровский щелкнул длинными пальцами с утолщенными суставами:

– Видите ли, может быть, мне и звонили, однако мы с женой давно уже выключаем телефоны. Когда мы в загородном доме, то только отдыхаем и наслаждаемся природой. Возможно, мне звонила и моя жена, но я еще не включил мобильный, – он подошел к книжному шкафу и взял с полки телефон. – Точно, мне звонила Аня, моя жена. Странно, что она это сделала. Она ведь знает… – он остановил сам себя. – Но как это произошло? Клянусь вам, я действительно ничего не знаю.

– Руденко заколол его на сцене кинжалом, которым заменили бутафорский, – сказал Константин. – И сейчас мы проверяем всех на причастность к этому преступлению.

Лавровский откинулся на стуле:

– А при чем тут я?

– Мы знаем, вы завидовали Бучумову и несколько раз даже угрожали ему и другим, – бросил Киселев.

Виктор не смутился:

– Допустим, это так. Но одно дело – угрозы, а другое – убийство. Я бы никогда не решился на него.

– А вот гример Лариса видела и готова дать показания на суде, как вы что-то подсыпали в бокалы актерам, которые позже заболели и умерли. – Киселев думал, что это заявление смутит актера, однако ошибся.

– Если бы наша Лариса действительно видела что-то заслуживающее внимания, то она бы обратилась к вам, – заметил он не без оснований.

– Она не обратилась, потому что врачи поставили диагнозы, не связанные с отравлением, – сказал Костя. – Но при сложившейся ситуации трупы можно эксгумировать.

– Ну, если это нужно, – развел руками Лавровский. – В общем, делайте, как хотите. Я тут ни при чем.

– И все же вам лучше рассказать, зачем вы копошились возле их бокалов, – посоветовал Скворцов. – Ну представьте себе, начнется следствие. Вас затаскают в контору. У вас много недоброжелателей. Возможно, потом, когда все прояснится, вас и выпустят, но здоровье будет подорвано. Подумайте, нужно ли вам все это?

Виктор минуту разглядывал свои ногти, а потом ответил:

– Вы правы. Я расскажу вам все, но, мне кажется, за это не сажают. Видите ли, мне действительно было неприятно, что руководство театра, не обращая внимания на мои прошлые заслуги, толкает вперед бездарных выскочек. Я пробовал поговорить с ними, чтобы они не отнимали у меня роли. Те роли, которые я уже играю много лет. Однако они не пошли мне навстречу. И тогда я обратился к старухе, она, кстати, живет в нашем поселке. Я дам адрес. Только сейчас я осознал, какой был дурак. Я попросил ее сделать так, чтобы мои угрозы возымели действие, чтобы меня начали бояться. И, таким образом, думал я, мои роли останутся при мне. Кто сыграет роль Лавровского и навлечет его гнев, пусть того постигнет какая-нибудь неприятность. Однако она дала мне честное слово, что ни один из актеров не то что не умрет, но даже не заболеет, – он смущенно кашлянул, – серьезно не заболеет. И старуха подарила мне два медных пятака. «Если кто тебе сделает худо, ты тому худо еще пуще сделаешь! – объяснила бабка свой подарок. – Брось эти денежки в вино или лучше в кофе – тут твоему врагу несладко придется». Оказалось, этими пятаками закрывали глаза мертвецу. Придя домой, я все рассказал жене Анне, и она категорически запретила мне их применять. Однако я попытался, но испугался и тут же вытащил их из бокала. Клянусь, это все. Так что делайте вашу эксгумацию. Я могу попросить прощения перед всем коллективом, – его глаза увлажнились слезами, а полицейские подумали: не хорошая ли это актерская игра?

– Мы проверим ваши показания, – сказал ему Павел. – Думаю, на всякий случай вам не нужно уезжать из города.

Старик закивал:

– Да я и не собирался… Мы с Анечкой прекрасно проводим время здесь.

Он так заискивающе смотрел на оперативников, что тем стало противно.

– Пойдем, – Киселев кивнул актеру, даже не протянув ему руку на прощанье. – Не провожайте нас. Я видел, что вы не закрыли калитку.

Лавровский отрешенно рассматривал узоры на ковре:

– Да. До свиданья.

Когда они вышли на улицу, Павел поморщился:

– До чего неприятный тип. А ведь я тоже считал его звездой. Теперь в жизни не пойду ни на один спектакль с его участием. Дойти до такой низости – что может быть хуже? Зависть вызывает деградацию.

– Это ты верно заметил, – согласился Костя. – Куда теперь?