Камило Села - Мазурка для двух покойников

– Сейчас главное – переждать грозу, а там – что Бог скажет.

За собаками Таниса смотрит Поликарпо из Баганейры, дрессировщик зверей, он совсем не годен для армии и умеет обращаться с животными. Он также выводит поразмяться жеребца Карузо, которого война разлучила с Этельвино.

Список парней, освобожденных полностью от воинской службы: Рамон Рекейхо Касболадо (Мончо Прегисас), ампутирована правая нога; Хосе Поусада Койре (Пепино Хурело), тяжелые мозговые изменения; Гауденсио Бейра, слепой; Роке Боррен Понтельяс, врожденное слабоумие; Мамерто Пайхон Вердуседо, изобретатель летающей машины, парализован из-за повреждения позвоночника; Маркос Альбите, ампутированы обе ноги; Бенито Гамусо (Лакрау), глухонемой; Салюстио Гамусо, врожденное слабоумие, – это те, кого еще помню, может быть, есть еще; Робин Лебосан Кастро де Села, мой кузен, определен годным к нестроевой, но его не вызывали.

– Лучше для него, верно?

Это как кара Божья, мы наверняка оскорбили Бога своими грехами, потому что раньше земля была ярмаркой небес, а теперь, с этой варварской возней, горестной и слепой, превращается в первый круг ада.

– Или в преддверие чистилища?

– Может, и так, не ищите выхода, нам, по правде, осталось только гнить.

Рикардо Васкес Вилариньо, жених тети Хесусы, надо полагать, ему влепили пулю в сердце, кто ответит, сколько уже убито, красных и националистов вместе? Плюнувший в слепого аккордеониста Гауденсио Эутело, или Сиролас, тесть Таниса Гамусо, – дерьмо, не стоит даже здороваться.

– Эутело.

– Слушаю.

– Иди в задницу.

– Да, сеньор.

Эутело очень запуган и ищет утешения у шлюх Паррочи, но они ему этого не позволяют.

– Почему не плюешь своему зятю в лицо, мерзавец? Марта Португалка видеть не может Эутело, испытывает к нему африканскую злобу.

– В слепого плюнуть легко, правда? Почему не пристанешь к мужчине, который может защищаться? Боишься получить пару оплеух?..

Несмотря на слова сеньориты Рамоны, Робин Лебосан остался у нее.

– Обещаю не докучать тебе, Монча, но меня с каждым днем все больше страшит одиночество.

– И меня. Этот дом слишком велик для одинокой женщины.

Сеньорита Рамона, возможно, похудела немного.

– Это закон края, Робин, и некий негодяй нарушил его, ты знаешь, о ком говорю, в наших горах убийство не проходит даром, здесь тот, кто убил, умрет, иногда не сразу, но умрет, видит Бог, умрет! Еще остались мужчины, способные вершить закон, в нашей семье, Робин, почитают закон и обычай, да, и обычай, и если все мужчины погибнут, останутся Лолинья Москосо и Адега Бейра, чтобы отомстить за своих мертвецов, обе отважны и достойны. А если и они умрут, останусь я, клянусь тебе; прости меня Господь, говорю не хвастаясь.

Катуха Баинте не умеет плавать, чудом не тонет, когда купается в мельничном пруду Лусио Моуро в чем мать родила, помирая со смеху.

– Я тебе, проклятая, приклею пиявок к заду и еще больше спереди!

– Нет, не дамся!

– А вот получишь!

Мельник Лусио Моуро, дикий цветок гулянок, в утро святого Мартина оказался мертвым на дороге в Касмониньо, пуля в голову и другая в спину, ясно, чья повадка, и на козырьке цветок дрока. Катуха Баинте схоронила его без больших церемоний.

– Он тебе родня?

– Да, он хозяин воды.

В каждой расщелине горы есть пятно крови, вполне достаточно, чтобы вырос цветок, и есть слезинка, люди ее не видят, потому что похожа на росу, подземные черви чуют ее, кроты тоже, светлячки уже погасили свои фонарики до нового года, в этом году рождество будет очень печальным.

– Когда придет новый год?

– Не знаю, думаю, когда следует, как обычно.

У Лусио Моуро как раз зажила язва на ноге, вылечила ее Катуха Баинте сажей и обычным присловием: уходи, проклятый гной, а не то отец святой смажет сажею печной! жаль, что убили Лусио Моуро теперь, когда вылечился.

Мончо Прегисас на деревяшке сомневается, все ли в уме.

– Что ни говори, такая неразбериха, и, пожалуй, станет еще хуже, люди загордились, для страны это не может быть хорошо, я молчу, не хочу связываться.

– Правильно делаешь: нынче только зазевайся, найдут причину сцапать, стольких хватают, мне самому не по себе, остается только терпеть.

Мончо Прегисас очень смахивает на восторженного поэта, элегического барда.

– Как изящна моя кузина Георгина! Когда ее муж удавился и судья распоряжался, как быть с трупом, Кармело Мендес, стражник, стал лапать – не судью, конечно, зачем? – вдову! Ты помнишь Кармело Мендеса – как играл на бильярде и какие кольца дыма пускал, куря сигары? Ну, так его убили возле Овиедо, я позавчера узнал, пуля угодила прямо в висок.

Прошлым летом в источнике Миангейро завелись лягушки, никто не знает, откуда взялись, в кладбищенских источниках лягушек не бывает, так заведено, москиты – да, москиты везде, дон Брегимо, мир его праху, отец сеньориты Рамоны, исполняя фокстроты и чарльстоны, залезал на стену кладбища, какое кощунство! – дон Брегимо играл на банджо мастерски, он часто повторял:

– Люди хотят, чтобы покойники скучали, но я говорю вот что – зачем мертвым скучать? Разве мало того, что они мертвые? Есть два рода покойников, скучные и веселые, не надо путать, верно?

Дон Брегимо, отец сеньориты Рамоны, велел в завещании, чтобы по нем отслужили только одну мессу, без пения, и чтобы выпустили двадцать ракет в ночь перед погребением, пусть народ веселится, когда он уснет вечным сном меж четырех восковых свечей.

– Как красив он в мундире!

– Да, всех покойников надо бы обряжать в мундир.

– Не знаю, по-моему, это привело бы к путанице, покойники в монашеском или крестьянском платье тоже выглядят неплохо, зато обряженные галисийцами или ара-гонцами просто смешны, кроме того, сейчас скорее всего это запрещено, да и вообще есть покойники, что хорошо смотрятся в любом виде, а другие – наоборот, одна беда, прямо дерьмо.

– Извинись, Соутульо!

Флориан Соутульо Дурейхас был полицейским в Барко де Вальдеоррасе, хорошо играл на гаите и очень развлекал чумных, чахоточных, прокаженных, агонизирующих, умирающих, мертвецов и призраков, также смыслил в знахарстве, магии и мог изобразить различные звуки: как воркует голубка, мяукает кошка, кричит осел, пукает дама, блеет овца и т. д., Флориана Соутульо убили на фронте под Теруэлем, его видели, а потом он исчез, пришел на фронт, получил пулю меж бровей и сразу умер, душу, пожалуй, не спас, не было времени покаяться, осталось от него полпачки сигарет, ее раскурил патер – палентинский попик, которому нравилось курить табак мертвецов.

Поликарпо из Баганейры, дрессировщик всякой живности, часто теперь приходит к сеньорите Рамоне, выводит гулять жеребца Карузо и выполняет поручения.

– Пойдешь в Оренсе?