Евгений Сухов - Фартовый чекист

Оказавшись у себя в саду, Постнов осмотрелся. Снег во дворе был истоптан и перекрещен следами – последствиями его побега. Дом был погружен в сумерки и казался пустым. Многие соседи уже растапливали печи, но из трубы над их с Анастасией домом дым не шел. У Постнова нехорошо екнуло сердце. Он стал красться вдоль стены, пробираясь к крыльцу, увидел входную дверь, сорванную с петель. Она валялась в стороне, наполовину уйдя в снег.

«Вот дьявол! – холодея, подумал Николай Ростиславович. – А дело-то совсем плохо!»

Тут он услышал неспешный перестук конских копыт. Кто-то скакал по безлюдной улице, приближаясь к их дому. Постнов замер. Топот оборвался за воротами. Громко фыркнула лошадь. Кто-то спрыгнул на землю, что-то невнятно проговорил. Постнов медленно отступил назад и затаился среди кустов и сугробов.

Заскрипели ворота, во двор вошел невысокий ладный офицер в полушубке и заломленной чертом фуражке. Он вел под уздцы лошадь, а за ним, безвольно опустив руки, брела Анастасия. Она выглядела так, будто ее, тяжело больную, силой подняли с постели и заставили выполнять тяжелую работу. Не глядя по сторонам, женщина медленно поднялась на крыльцо и исчезла в доме. Офицер привязал коня к столбику перил, одернул полушубок и пошел вслед за хозяйкой. Наступила тишина.

Постнов подождал немного и осторожно прокрался в сени. В доме по-прежнему было тихо. Вдруг через порог навстречу ему, словно незрячая, шагнула Анастасия. Николай вырос перед ней, предостерегающе поднес палец к губам. Она отпрянула, подавив возглас испуга. Постнов схватил ее за руки.

– Ты жив! – прошептала Анастасия. – Я так счастлива, что ты уцелел! Константин тоже спасен. Я выкупила его. Ты возненавидишь меня – я заплатила за его свободу бриллиантами. Взяла немного, всего одну горсть.

– Что?! – Постнов скрипнул зубами от ярости. – Ты посмела взять бриллианты, которые я должен был беречь как зеницу ока? Ты понимаешь, что натворила?

– Я не могла допустить, чтобы брата убили, – почти плача сказала она. – Разве человеческая жизнь не стоит бриллиантов?..

– Жизнь твоего брата точно их не стоит! – зло сказал Николай Ростиславович.

Анастасия отшатнулась, словно он ударил ее по лицу. Постнов не остановился. Сейчас ему не было ее жаль. По сути дела, она предала его, променяла на своего брата-беляка.

– А этот золотопогонник что тут делает? – гневно спросил Николай.

– Этот подпоручик потребовал от меня остальные бриллианты, – растерянно пробормотала Анастасия. – Он сейчас как раз…

Постнов не дослушал, оттолкнул ее и вошел в комнату, нащупывая в кармане лимонку. Дверь в спальню была отворена, и он мог видеть спину офицера, который что-то делал, сидя на корточках. Кровать была сдвинута, половые доски разобраны. Не оставалось никаких сомнений в том, что офицер уже добрался до сокровищ.

Постнов услышал легкий щелчок замка в железном ящике, а потом счастливый тихий смех подпоручика. Ярость душила Николая. Он сорвал чеку и метнул лимонку в угол спальни, туда, гдe сидел офицер. Дом вздрогнул от взрыва, но устоял. Постнов вбежал в комнату, засыпанную мусором, пропахшую гарью, и поспешно стал закрывать досками вход в подпол, где лежало окровавленное тело подпоручика. Если звук взрыва привлечет сюда белых, они не сразу поймут, в чем дело. Потом Николай подвинул на место кровать, подхватил ящик с бриллиантами и выскочил в сени. Бледная как полотно Анастасия бросилась ему навстречу.

Он отстранил ее и сказал сквозь зубы:

– Уходи немедленно! Спрячься у кого-нибудь!

– А ты?

– А я в другую сторону, – с непонятной ему самому жестокостью сказал Постнов. – Замаливать грехи. Свои и твои.

Он нехорошо усмехнулся, прошел мимо, во дворе отвязал лошадь, вывел ее за ворота. Какой-то обыватель любопытно таращил испуганные глаза.

– Кто такой? – отрывисто спросил Постнов.

Получив ответ, Николай Ростиславович велел ему убираться, а сам прыгнул в седло и помчался прочь, машинально повторяя про себя фамилию, которую сказал ему невольный свидетель: «Семыгин… Семыгин…» Он скакал все дальше. Горло уже сжимала тоска, раскаяние терзало сердце. Но Николай еще не был готов вернуться и просить прощения.

Это случилось через сутки, когда было уже поздно. Прощения он не получил.

Уже стемнело, когда опять лязгнули засовы и дверь камеры отворилась. Вошли двое с лампой.

Постнов не разглядел, кто это, потом услышал голос Сидорчука:

– Оставьте нас!

Часовой вышел, поставив на пол лампу. Егор Тимофеевич подошел ближе и грузно опустился на противоположный край лавки. С минуту он сидел молча, низко опустив голову. Постнов видел массивный силуэт, знакомый до боли, но никаких душевных мук при этом не испытывал. Жизнь его давно ушла в другое русло, туда, где не было места Сидорчуку.

– Ты чего пришел? – спросил Николай Ростиславович. – Уговаривать? Нет, не получится. Ты и сам это знаешь.

– А я все-таки попробую, – сказал Егор. – Сволочь ты стал, это верно. Но ведь не дурак же, а?

– Иногда я и сам в этом сомневаюсь, – ответил Постнов. – А что сволочь – тут как посмотреть. В этой жизни все вразнос пошло.

– Я с тобой не стану сейчас спорить, – сердито пробасил Сидорчук. – Нет у меня на это ни времени, ни охоты. Ты одно пойми – не осталось у тебя никаких шансов. Не скажешь, где спрятал бриллианты, – в расход тебя пустят. И не увидишь ты своей бабы уже никогда.

– Значит, так тому и быть, – тихо сказал Постнов.

– Меня тоже поставят к стенке, – продолжил Сидорчук. – Но это ладно. А вот камушки вернуть надо, Николай!

– Не выйдет. Не скажу я вам ничего. Не надейся.

– А ты скажи! Я тебе сделку предлагаю. Все ж таки ты мне не чужой, хотя и убить меня хотел. Я, значит, подумал над тем, что ты давеча сказал. Возьму я этот грех на себя. Отпущу я тебя, Николай! Так и сделаю, если место покажешь.

– Вот как? Не ожидал, – удивленно отозвался Постнов. – В самом деле отпустишь?

– Честное слово коммуниста. Только с условием. Ты ни единого камня не возьмешь. Уйдешь, в чем мать родила, чистый и налегке. Соглашайся! Вот-вот подъедет комиссия из Москвы, и тогда тебе уже не вырваться. Поздно будет.

Постнов впился взглядом в неподвижный силуэт Сидорчука и надолго задумался. Егор Тимофеевич терпеливо ждал. В камере стояла тишина, только слегка потрескивал фитиль лампы.

Наконец Николай заерзал на лавке и сказал спокойно, почти равнодушно:

– Ладно, твоя взяла, Сидорчук. Забирайте свои камни. Завтра утром отведу тебя куда нужно. Людей надо будет человек пять – завал разобрать. Часа на два работы, я думаю. Уйду пустой, пусть так. Только потом, когда расставаться будем, револьвер мой верни!

– Револьвер? Чтобы ты товарищей наших убивать мог? Шиш тебе, а не револьвер, Постнов! Баба тебе нужна? Вот иди, куда хочешь, и ищи ее. На этом все, дальше ничего не проси.