Стеф Пенни - Невидимки

— Прости, не хотел тебя напугать, — улыбается дед Тене.

— Привет! — говорю я.

Собственный голос кажется мне слишком громким и капельку истерическим.

— Джей-Джей, дорогой. Выпей чайку.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе пора принимать таблетки. Мама сказала тебе напомнить. Это они?

Я беру пластмассовый пузырек. Дед кивает и забирает его у меня, но открывать не спешит.

— Как ты, сынок?

Я улыбаюсь ему, потому что мне странно слышать от него этот вопрос. Не припомню, чтобы старик когда-нибудь спрашивал меня об этом раньше. Как будто он не знает меня на самом деле. Или как будто я взрослый. Или ему действительно интересно услышать ответ.

— Ну…

Меня так и подмывает сказать: я ведь Джей-Джей, ты и так все про меня знаешь.

— …Хорошо, спасибо.

— Ты хороший парнишка, Джей-Джей.

Я ныряю в холодильник, чтобы не нужно было смотреть на Тене. Приношу чашку чаю, крепкого, настоявшегося, с кучей сахара. Отыскиваю остатки белого хлеба и сооружаю бутерброды.

— Включить какую-нибудь музыку?

— Включи, если хочешь.

Я перебираю его пластинки, радуясь про себя возможности чем-то заняться, — и вытаскиваю двойной альбом Сэмми Дэвиса-младшего. [27] Сэмми (Сэмюел Джордж) Дэвис-младший — американский эстрадный артист, киноактер и певец. Там есть несколько моих любимых песен. Я ставлю пластинку в проигрыватель, но уменьшаю громкость, раз дед Тене неважно себя чувствует.

— Смотри. — Он кладет таблетку в рот и запивает ее чаем. — Можешь передать маме, что я все принял.

Я усаживаюсь, обхватив кружку с чаем обеими руками, хотя она обжигает ладони. Не могу придумать никакой темы для разговора. Кроме мыслей о Розе, в голову ничего не идет. А может, дед Тене тоже ничего об этом не знал, думаю я вдруг. Что, если, скажем, у Иво была тайная подружка, которая родила ребенка и не захотела его, вот Иво и принес его домой. Не обязательно же за всем этим должна стоять какая-то зловещая история. Может, дед Тене никогда с ней не встречался — ведь все это происходило, когда Иво был женат на Розе. Ну, может, это и не очень красиво, но такие вещи случаются. Взять хотя бы моего так называемого папашу.

Мне хочется спросить старика, но я боюсь, вдруг у него опять случится припадок.

Дед Тене откашливается. Это затягивается довольно надолго.

— Как дела в школе, сынок? — спрашивает он наконец.

Я смотрю на него, по-настоящему обеспокоенный. Может, он потихоньку выживает из ума?

— Сейчас каникулы. Я не хожу в шко…

— Я знаю, сынок. Я имею в виду вообще. Как твоя учеба? Экзамены сдавать собираешься?

— А, ну да. Думаю, да.

— Вот и хорошо. Учись. Оно тебе явно на пользу. Нам это нужно.

— Хорошо.

Я не знаю, что сказать. Хотя время от времени он расспрашивает меня про школу, такой интерес я вижу в первый раз.

— Только не позволяй им сделать из тебя горджио, — предостерегает он.

— Ни за что.

— Я рад, что Кристо будет жить с тобой и Сандрой. Вы справитесь.

— Ну, может, дядя Иво еще вернется.

Дед Тене лишь молча хмыкает и дует на свой чай.

— Ты думаешь, он больше не вернется? — удивляюсь я.

Тене вздыхает. Я замираю.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ну, ты ведь его отец. Ты знаешь его лучше остальных.

Дед Тене медленно качает головой:

— Иво не вернется. Не надо было мне заставлять его остаться.

Я и не знал, что Тене пытался заставить его остаться. Наверное, они просто это обсуждали.

— Так ты знаешь, куда он подался?

— Нет, — шепчет Тене и опускает голову, как будто она вдруг стала очень тяжелой, такой тяжелой, что может сломаться шея.

По спине у меня пробегает холодок.

— Люблю эту песню, — произношу я нарочито громко, чтобы сменить тему.

Я правда ее люблю. В ней поется про настоящую жизнь. Человек, который написал ее, попал в тюрьму в Новом Орлеане, когда на всех бродяг устроили облаву после какого-то убийства. Там он разговорился с одним стариком, и тот рассказал, как танцевал за еду и как его собаку задавила машина и после этого с горя он начал пить. У всех бродяг были прозвища, чтобы полицейские не могли опознать их, и его прозвище было Мистер Божанглз.

Мне больше нравится думать об этом, чем о том, почему дед Тене вдруг завел со мной такой странный разговор. Когда я снова поднимаю глаза, он смотрит на меня с таким выражением, что мне становится не по себе.

— Мы никогда не уделяли тебе достаточно внимания, — говорит он. — А зря.

Я не понимаю, что он имеет в виду, бормочу:

— Вы уделяли мне достаточно внимания. — И улыбаюсь, пытаясь сделать вид, что все нормально.

— Ты всегда был рядом, — произносит он.

— Что? О чем ты?

Но дед Тене лишь снова качает головой.

Сэмми добирается до того момента, когда он впадает в раж и все духовые и скрипки сливаются в один великолепный, берущий за душу хор. И я с ужасом вижу, как по щеке деда Тене ползет слезинка, оставляя за собой блестящую дорожку.

— Что случилось, дед Тене? Тебе опять нехорошо?

Он качает головой:

— Нет, я в полном порядке.

— Точно?

Он силится улыбнуться мне, хотя глаза у него на мокром месте.

— Точно. Все хорошо, сынок.

— Чего тебе принести? Еще чаю?

— Нет… ничего не надо.

— Ты, наверное, устал? Что мне сделать?

Я просто не могу усидеть на месте. Это мучение какое-то. Я никогда еще не видел деда Тене таким и не понимаю, что делать.

— Со мной все в порядке. — Он вскидывает глаза на меня, беспокойно ерзающего на стуле. — Что-то я и вправду немного устал, сынок. Вздремну, пожалуй, немного.

— Ну ладно. Но тебе точно не плохо?

Я с готовностью вскакиваю и улыбаюсь ему. Потому что, если я улыбаюсь, все точно будет хорошо.

Вернувшись в свой трейлер, я зажигаю везде свет, но и там я не могу усидеть на месте, разбираю видеокассеты, но никак не могу решить, что хотел бы посмотреть. Тогда я включаю музыку и тут же выключаю ее снова, потому что меня начинает мучить совесть. Я ненавижу себя. Я жалкий, никчемный и, что самое скверное, бессердечный. Деду Тене плохо и грустно, а я даже не могу заставить себя посидеть с ним. Я просто трус, вот в чем правда.

Я снова выхожу из трейлера и принимаюсь расхаживать по стоянке, терзая себя воображаемыми картинами того, что может происходить в эту самую минуту в трейлере деда Тене (но ничего при этом не предпринимая!), и заглядывая в его темные окна, готовый расплакаться. Постепенно начинает смеркаться, мне становится холодно в моей футболочке, и птицы перестают петь, а все цвета начинают казаться одинаково серыми.

Рэй

Вчера вечером я подписал разводные бумаги и сложил их в конверт, чтобы отправить по почте. Подписывал я их безо всяких эмоций. Ну, наконец-то, думал я, вот я и пришел в себя. Живу дальше.