Владимир Колычев - Кодекс мстителя

Я снова швырнул через себя гранату и тут же получил ответ. Метрах в двух от меня упала наступательная РГД-5. Перед тем как она взорвалась, я успел почувствовать обиду за столь вопиющую несправедливость. Ведь это была наша, российская граната, и почему я должен принять от нее смерть?

Ударная волна срезала голову будто ножом. Она отделилась от туловища и упала на землю лицом к небу. Я должен был умереть, но нет, моя оторванная голова продолжала жить своей жизнью. Я видел, как меня окружали боевики, как один из них вынул кинжал из ножен. Бородач с налитыми кровью глазами собирался перерезать мне глотку. Судя по всему, настроен он был очень решительно, но кто-то из дружков толкнул его в плечо и со смехом покрутил пальцем у виска. Действительно, зачем резать горло, если голова оторвана напрочь? Бородач понимающе кивнул, сунул кинжал в ножны и оттянул назад правую ногу. Его дружок уже стоял «на воротах». Сейчас этот тип ударит по мне как по мячику и попытается забить гол.

Я в ужасе заорал, но боевика это не остановило, и его носок врезался мне в нос. Я влетел точно в «девятку», запутался в сетке ворот и… проснулся.

Вагон плавно качался на ходу под мерный перестук колес, тени столбов скользили по стенке купе, поднимались к потолку и исчезали там. Напротив меня сидела худосочная девушка с малосимпатичным, к тому же еще и прыщавым лицом. Надо было видеть, какими глазами она смотрела на меня. В них и ужас, и любопытство, и даже сочувствие.

– Я что, кричал?

Мне было неловко перед ней, но я не собирался каяться.

Граната действительно разорвалась совсем рядом со мной. У РГД-5 главный поражающий фактор – ударная волна, и она проехалась по мне основательно. Меня снова контузило взрывом, вывело из боя, но ребята все же выправили ситуацию, а там и подкрепление подоспело. Я угодил в госпиталь, там война для меня и закончилась.

Контузия – дело серьезное, но все-таки я не был настолько плох, чтобы выбывать из строя. После госпиталя меня могли отправить обратно в часть, для этого достаточно было моего слова. Но я попросил, чтобы меня комиссовали.

Война в Чечне закончилась позорным для нас Хасавюртовским соглашением. И не мы, солдаты, себя обесчестили. В стране нашлись начальнички, которые сдали нас тогда с потрохами. Я не захотел возвращаться в армию, служить преступно глупому правительству.

Помню, лозунг перед президентскими выборами был: «Выбирай или проиграешь». Мы выбрали и проиграли. В Чечне. Кто-то прокручивал миллионы долларов через эту черную дыру, а кто-то погибал за чужие интересы. К счастью, мне повезло. Я отделался только контузией, ранением ноги. Еще руки в том последнем для меня бою мелкими осколками посекло, но это как бы не в счет.

Война и госпиталь остались в прошлом, я возвращался домой. Нога еще болела, но я уже обходился без костылей, и даже палочка мне больше не требовалась. Душа тоже ныла, голова страдала ночными кошмарами, от которых я кричал в голос.

– Да было немного, – тускло улыбнулась девушка.

Она появилась здесь совсем недавно. Мои соседи сошли с поезда несколько часов назад, купе опустело, но пока я спал, ко мне подселили эту девушку. Судя по всему, она не собиралась снимать плащ. Ни к чему это, если до Губернска осталось совсем чуть-чуть.

– Нет, много.

Я поднялся, откинув одеяло. На мне дешевый спортивный костюм, на вешалке парадка под солдатской шинелью.

Дверь открылась, показалось лицо проводницы.

– Губернск через полтора часа, – сухим казенным голосом сообщила она. – Через тридцать минут санитарная зона.

Это значило, что мне нужно было идти в туалет, пока его не закрыли.

Людей в вагоне было немного, поэтому в очереди мне стоять не пришлось. Я умылся, почистил зубы, побрился, сбрызнулся дешевым одеколоном и вернулся в купе.

– Будете переодеваться? – спросила девушка.

Грустная она какая-то, блеклая не только снаружи, но и изнутри.

– А чего на «вы»? Я что, на старика похож?

Через четыре месяца мне стукнет двадцать два года, я еще молодой, но седина уже тронула мои волосы. Может, потому, что в том последнем для меня бою я прожил целую жизнь.

– Нет, не похож. Переодеваться будешь?

Я кивнул, и она вышла из купе. Я надел парадку, поправил орден Мужества на груди, постучал в дверь и присел. Тут же появилась девушка, увидела мою награду, и на глаза у нее вдруг навернулись слезы.

Я посмотрел на нее, и она ответила на мой вопрос, который так и не прозвучал:

– У Мишки тоже был такой орден. Мишка – мой парень. Он в Грозном погиб, этой весной.

Она не смогла сдержать слез, всхлипнула и заплакала, низко опустив голову. Я хотел сказать ей слова утешения, но они застряли у меня в горле. Словами такому горю не поможешь, лучше выплакаться, тогда легче станет.

– А ты из Чечни? – спросила она, когда слезы стали подсыхать.

– Из госпиталя.

– В Чечне ранили?

– Там.

– Тебе война снилась?

– Меня Иван зовут.

– Ира.

– Я домой еду. Полтора года отслужил. Когда уезжал, сказал своей девушке, что полтора года служить буду. Мол, в Чечне льготная выслуга идет. Соврал!..

Я хотел утешить Диану, потому и обманул ее, но отслужил и в самом деле полтора года. Даже меньше. Призвался в конце июня девяносто пятого, домой возвращаюсь в начале ноября девяносто шестого.

Сперва Диана писала мне часто, но со временем весточки от нее стали приходить все реже. Она любила меня, ждала, скучала, только писать ленилась. Правда, в госпиталь письма приходили раз-два в неделю. Видно, страшно ей стало, что я мог погибнуть, вот и решила искупить свою вину. Да я и сам тогда на досуге осознал, что мог остаться без нее на веки вечные. А ведь я ее так люблю!..

Ждала она меня. Не было у нее никого. Во всяком случае, так Диана мне писала. А как было на самом деле, проверить я не мог. Никто из моих друзей не знал ее, не у кого было спросить, как она там. Сердце подсказывало, что Диана не могла меня предать, но на душу временами давило нехорошее предчувствие.

Ира что-то мне сказала, но я так задумался, что пропустил ее слова мимо ушей.

– Что ты говоришь?

– Есть льготная выслуга. У Миши год за три шел.

– Он у тебя «сверчком» был?

– Нет, офицером. В девяносто четвертом училище закончил и попал в Чечню. – Ира не заплакала, но вздохнула с таким надрывом, что у меня в душе захолодело.

– Мои соболезнования, – выдавил я.

– Да ничего, я уже привыкла. Счастливая у тебя девушка. Она дождется, – с завистью, как мне показалось, сказала она. – Ты насовсем домой?

– Насовсем.

– Значит, втройне счастливая.

– Надеюсь.

– А мне вот не повезло.

– Ничего, еще найдешь свое счастье.

– Не найду. Потому что не ищу и не хочу этого делать. Я только Мишу люблю и всегда о нем помнить буду, – глядя куда-то в пустоту, с маниакальной, как мне показалось, одержимостью сказала Ира.