Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела

Он потряс перед Машиным носом рамками, поводил у нее перед глазами. Маша недоуменно пожала плечами:

– Это прабабушка рисовала, я просто на стенку повесила, чтобы всегда перед глазами были.

От вида любимых картинок на душе сразу стало светло и приятно, словно скользнул по комнате солнечный лучик.

– Машенька, ты хорошая девочка, умненькая, – тонким голосом увещевал профессор, как будто на самом деле считал Марию Константиновну круглой дурой, – только скажи мне, пожалуйста, где ты это взяла?

– В папке. Там еще есть…

– Там есть еще? В папке? – Казалось, профессор бухнется в обморок, если получит подтверждение своих слов. Он торопливо, но очень аккуратно отгибал металлические крючки, доставал картинки из рамок.

– Ну да, это моя прабабушка рисовала. В папке и другие ее рисунки есть. Степаныч, помнишь, я тебе рассказывала про прабабушку?

– А, да, необычная история, – согласился Степаныч, начиная тревожиться. – Как молодая барыня за рабочего замуж вышла. А в чем дело-то?

– Машенька, ты меня извини, пожалуйста, ты не обижайся на меня, но только это не бабушка. Это не может быть бабушка.

– Не бабушка, я и говорю, – легко согласилась Мария, – это прабабушка.

– Нет, Маша, это не прабабушка, – профессор говорил так, словно шагал по тонкому льду: один неверный шажок – и пиши пропало. – Киф, посмотри сам, это не может быть прабабушка. Ты что, сам не видел? Ты же здесь жил!

Степаныч подошел поближе к другу, заглянул из-за спины, взял в руки один из рисунков. Рисунок у профессора пришлось забирать с видимым усилием, тот не мог выпустить его из рук. Степаныч, досадливо морщась и сквозь зубы проклиная собственное зрение, приближал картинку к глазам, отставлял подальше, на расстояние вытянутой руки, снова притягивал к себе.

– Ты думаешь? – с сомнением уточнил у профессора. – Экспертиза нужна.

– А что тут думать? Что думать? – Дмитрий Семенович начал кипятиться. – Нет, экспертиза нужна, слов нет, но я тебе и без всякой экспертизы скажу. Или ты моему слову в этом вопросе уже не доверяешь? Только ведь, по всей видимости, меня к этой экспертизе и привлекут. Но ты-то, ты-то как мог не видеть?

– Я к молодым девушкам в спальню не захожу, – сердито отрезал Степаныч, не желая лишний раз признаваться в слабости зрения. Впрочем, слабость зрения была тут ни при чем, и слепой должен был увидеть, если у него имеется соответствующее образование. Да и образования, по большему счету, не нужно было: от рисунков словно шел свет, один взгляд на них создавал настроение легкое и воздушное, на это мог быть способен только крупный мастер, величайший.

Маша и Михаил молча переводили взгляд с одного собеседника на другого, силились понять причину их излишнего внезапного волнения. Михаил догадался первым, Маша же принялась возиться в одеялах и с нетерпением дергать Мишу за рукав.

– Машенька, – осторожно обратился к ней профессор, – вы только не подумайте, я ничего не имею против вашей бабушки, я очень уважительно к ней отношусь, поверьте мне. Но только бабушка так не могла, что бы вы мне ни говорили… Маша… это Шагал, Маша.

– Прабабушка, – машинально поправила Мария, до которой еще не дошел смысл слов. – Куда шагал? Кто?

– Машка, это рисунки Шагала. Марка Шагала, – строгим, твердым голосом разъяснил ей Миша. Он всегда говорил с ней таким голосом, когда речь шла о чем-то важном. – Это не бабушкины рисунки, а подлинные рисунки Марка Шагала.

– Прабабушкины, – заладила Маша как попугай.

– Для тебя они прабабушкины, а для меня бабушкины, – не сдавался Миша, понимая, что не время прояснять сейчас запутанные родственные связи.

– Машенька, а где остальные рисунки? – Дмитрий Семенович был не в силах ждать, ему срочно, жизненно важно было сейчас же посмотреть остальные.

– В шкафу, в спальне. Я сейчас принесу, если хотите. – Маша попыталась выбраться из синтепоновых недр. Профессор занял низкий старт, чтобы бежать вместе с ней. – Но только вы, разумеется, что-то путаете…

– Машуня, только не Заблоцкий, – вынес свой вердикт Степаныч. – Димыч по Шагалу диплом защищал и кандидатскую, он с молодости по этому вопросу специалист. Раз он говорит, ты ему верь.

– И докторскую, – авторитетно подтвердил профессор, не в силах дождаться, когда Мария поднимется с дивана. Будь его воля, он бы подтолкнул, на руках понес, и только озабоченный вид распростершего над ней крылья Михаила остужал профессорский пыл.

Мария все-таки соизволила, качаясь на ходу от головокружения, сходить и принести старую папку с затертыми краями и обмусоленными тесемками. Папку профессор буквально вырвал из рук под неодобрительным взглядом Миши, аккуратно, словно музейную ценность, развязал, присмотрелся к верхнему рисунку и разочарованно вздохнул. Перед ним лежал не Шагал. Даже не плохая копия – так, неумелое подражание.

– Что, не то? – встревожился Степаныч. – Ошибся?

Дмитрий Семенович не торопился отвечать. Он, кряхтя, опустился на пол, принялся, словно пасьянс, раскладывать по ковру листки из папки. Пять листков в одну сторону и всего один, от которого расплылось в широкой улыбке без того круглое профессорское лицо, в другую. Рисунки из рамок он тоже добавил к тому, единственному.

Степаныч, не выдержав напряжения, ушел курить на кухню: когда нужно будет, позовут, не утаят.

Михаил, как заведенный, снимал и надевал очки.

Машка в нетерпении елозила по полу ногами в тапках, создавая ненужный, не соответствующий серьезности момента шум. Суетливо призывала присутствующих поверить, что прабабушка дружила в детстве с Шагалом, давно, в Витебске.

– Вот, получите ваши драгоценности, – вынес, наконец, вердикт профессор, перебивая Машу, осторожно прижимая ладонью меньшую кучку. – Разумеется, нужна специальная экспертиза, но, учитывая Машин рассказ о бабушкином детстве, могу с уверенностью сказать, что мы нашли то, что многие найти хотели, да не могли.

– Прабабушкином.

Профессор взглянул на нее с недоумением: ну какое это имело значение? Он по одному демонстрировал присутствующим рисунки.

– Обратите внимание, – специальным, профессорским, лекторским голосом вещал он, – три рисунка из восьми – это, с большой долей вероятности, работы руки Марка Шагала. Остальные пять прабабушкины. Разница очевидна.

– Ой, а вы знаете, – встрепенулась Мария, – я, когда их рассматривала, мне тоже казалось, что они разнятся между собой. Одни словно живые, а другие нет. Но я думала, что они просто у прабабушки не удались, хуже получились…

Профессор только выразительно хмыкнул: какие все же необразованные девицы пошли, самого Шагала с бабушкой перепутать! В его профессорской голове это не укладывалось.

– Миша, – вдруг повернулась к другу детства Мария, спросила подозрительно:—Ты знал?