Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела

Забегала Александра, попила с Машей растворимого кофе, с любопытством сороки оглядела дом, повертела в руках привезенную Машей утварь. Велела не сидеть сиднем дома, выйти в люди, познакомиться с народом. Но идти куда-то знакомиться не хотелось. Вытянув вперед гудящие ноги, Маша лениво размышляла о том, что в первую очередь неплохо бы сделать из серьезного, крупного. Получалось, что отремонтировать печку. Намечала себе план работ и, сама того не понимая, роль главной скрипки отводила в этом деле себе и только себе, будто бы не принимая в расчет Македонского.

В этот момент он и поспешил явиться. Как говорила когда-то давно бабушкина сестра, вспомни говно – вот и оно.

– Мань, что сидишь, встречай мужа дорогого!

Македонский дотащил сумки до крыльца, сгрузил Маше под ноги и, схватив ее за руку, потащил за собой, к стоящей у калитки машине.

– Пойдем скорее, я тебе сюрприз приготовил.

Это были слова из той их, прежней жизни, именно так он говорил всякий раз, возвращаясь домой с очередной безделушкой.

Мужики у машины негромко, вежливо поздоровались с Машей, попрощались с Македонским и уехали. В дорожной пыли остались картонная коробка с надписью «Sony» и непонятный узкий предмет в чехле.

Маша вопросительно подняла брови, так она всегда раньше делала, давая Македонскому возможность самому предъявить подарки во всей красе.

– Машка, я телевизор купил. И еще ружье. – Его так и распирало от гордости, от радости, от собственного могущества.

– Ура! – Маша запрыгала на одной ножке, повисла на шее. – Молодец ты, самая большая умница! Как хочется телевизор посмотреть.

Внезапно Маша осеклась, растерянно, испуганно подняла на мужа умоляющие глаза:

– Саша, это же такие деньги? Откуда?

– А, это… Я ж взял утром, когда уезжал, – невозмутимо ответил Македонский обыденным тоном, словно речь шла о десятке на хлеб и булку.

Маша с ужасом поняла, что деньги он забрал все, что их стратегические запасы вылетели в трубу, точнее будет – в дуло и трубку кинескопа. Денег больше не осталось, так, самая малость. Была еще, правда, заначка – то, что дала ей перед отъездом бабушкина сестра, – но эти деньги, доллары, Мария твердо решила мужу не показывать и без крайней нужды не менять.

Муж ее расстройство заметил, подозрительно уточнил:

– Ты что, мать, не рада, что ли? Это же телик и ружье!

– Саша, у нас же в контейнере телевизор идет, через пару недель прибудет уже… – робко напомнила Маша.

– Ну ты чего, через три дня чемпионат мира начинается. – Македонский даже в толк не мог взять, как это можно не понимать: чемпионат мира по футболу, раз в четыре года, уж не хочет ли она предложить ему примаком по чужим домам ходить, «дяденька, пустите телевизор посмотреть». Но жену он на всякий случай подбодрил:—Не боись, Машка, заработаем, я тут с мужиками одну тему замутил.

Маша справедливо решила, что утро вечера мудренее, в конце концов, раньше, дома, он всегда придумывал выход из положения, и деньги у них всегда были не благодаря ей, Маше, а благодаря именно что Бешеному Мужу.

Машка споро приготовила ужин, пока Македонский разбирался с новым телевизором, торжественно накрыла на стол, и они сытно поужинали и даже открыли прихваченную Машей из Питера на новоселье бутылку шампанского. Они смотрели телевизор, а потом рьяно и истово занимались любовью, а потом Македонский учил Машу обращаться с охотничьим ружьем, и снова они занимались любовью – ненасытно и жадно, как в самом начале знакомства, – пока не рассвело, и они пошли на улицу на практике закреплять полученные Машей навыки стрельбы и перебудили все Лошки…

И Маше даже начало казаться, что жизнь их наконец-то налаживается.

После того как их обозвали, обложили по матери сразу из трех полусонных, растревоженных выстрелами дворов, Маша пошла немного поспать и проснулась ближе к обеду, мужа рядом не было. Маша вышла во двор, зашла в закуток с рукомойником, разделась и радостно поплескалась в холодной воде, гремя умывальником, сильно растерла лицо и тело полотенцем, завернулась в мягкую махру, взъерошила короткие волосы и огляделась по сторонам.

На бревне под яблоней сидел персонаж фильма ужасов. Тело, ноги, одежда были вроде бы Македонского, а из ворота рубашки торчало нечто огромное, багровое и бесформенное. Шея раздулась и покраснела, лицо отекло, а губы вывернулись наружу двумя разварившимися шпикачками. Луи Армстронг отдыхает. У Маши мелькнула мысль: хорошо, что у Македонского губы узкие, а то были бы чуть пошире, он бы и задохнулся, ишь как их вывернуло, еще чуть-чуть и нос закроют.

Бешеный Муж в тихой панике и смятении тянул к Маше руки, сплошь покрытые мелкими кучными волдырями, пятнисто красное лицо и невнятно тихо стонал:

– М-м-а-а, о-о-о… А-а…

Мария всплеснула руками, теряя полотенце, и в чем мать родила заметалась вокруг. Без слов было ясно, что Македонский или же прямо на глазах помрет, или же, как в триллере, сейчас трансформируется в «чужого» и уничтожит Машу, Лошки и всю земную цивилизацию. Несмотря на инопланетную угрозу, Маша все же храбро взяла в руки голову Македонского, дотронулась пальцами до губ.

Македонский нечеловечески завыл, не иначе как начал трансформацию. Маша сообразила, что в борьбе с инопланетными структурами без помощи землян не обойтись, и метнулась со двора. Уже у самой калитки заметила, что полностью неглиже, с досадой чертыхнулась, помянула боженьку и сделала лишний крюк по двору за полотенцем.

На ходу заворачиваясь в полотенце, Мария выбежала на дорогу и стрелой понеслась вдоль улицы в поисках помощи. Первым встречным землянином оказался пьяненький Степаныч, старательно передвигавший разномастные тапки в сторону собственной избы. Честно говоря, он не очень был похож на землянина, рожденного спасти планету от вторжения, но искать другого было недосуг.

Судорожно придерживая на груди развевающееся полотенце, Маша подкатилась вплотную под ноги Степаныча и заверещала, вращая глазами:

– Скорее! Степан Николаич! Степан Степаныч, родненький, скорее! Беда!

Степаныч, надо отдать ему должное, повел себя прямо-таки по-геройски. Не стал расспрашивать, что стряслось, отчего Маша в таком виде, а как Бэтмен понесся навстречу опасности. Этакий семенящий, по-козлиному подпрыгивающий, потрепанный Бэтмен в сваливающихся с ног разных тапках.

Степаныч вперед Маши влетел во двор, добежал до крыльца, куда героическим усилием воли переполз Македонский, где он по-прежнему нечеловечески мычал, разводя распухшими руками, оценил с лету ситуацию, присел, расставив в стороны полусогнутые ноги, и вдруг оглушительно захохотал. Надо думать, знал, что хохот является лучшим оружием в борьбе с «чужими». Маша издали наблюдала, как Степаныч тоже вдруг начал наливаться багрянцем, на шее его выразительно вздулись вены, а белки алкоголических глаз покраснели от натуги. Трансформируется. Маша заревела в голос.