Элизабет Хейнс - Где бы ты ни скрывалась

Я сошла с автобуса в том же месте, где несколько дней назад встретила Сильвию. Как странно! Я раза три оглянулась: а вдруг? Но ни на автобусах, ни в пешеходной толпе, разумеется, ее не было. Странно и то, что я стояла рядом с местом работы Стюарта, в то время как сам Стюарт в это же самое время находился далеко-далеко, на севере.

Я очень долго искала палату — она находилась в боковом корпусе, напротив автобусной остановки. Миссис Маккензи то ли спала, то ли была без сознания. Рот ее был приоткрыт, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Она сильно похудела, а может быть, просто осунулась. Конечно, мертвенный больничный свет и белизна постельного белья кого угодно превратят в призрака. На столике рядом с ее кроватью уже стоял один букет: полураспустившиеся бело-желтые нарциссы. Рядом с вазой лежала открытка.

— Здравствуйте, миссис Маккензи, — прошептала я, желая, чтобы она проснулась, но в то же время было жаль ее будить. — Я принесла вам еще цветов. Как вы себя чувствуете?

Идиотский вопрос. Я села на стул рядом с кроватью и потрогала ее руку — надо же, теплая. Но вся в синяках — от капельниц.

— Как жаль, что я не нашла вас раньше, — сказала я. — Жаль, что меня с вами не было.

Мне показалось, что я почувствовала легкое пожатие. Я пожала ей руку в ответ.

— Вы действительно упали, миссис Маккензи? Случайно? — спросила я дрожащим голосом. — Может быть, вас кто-то напугал? Может быть, вы увидели что-нибудь… или кого-нибудь?

Еще одно пожатие. Или она во сне дергала рукой?

— Но сейчас вы в безопасности, — продолжала я. — Врачи полечат вас, и вы быстро выздоровеете. Мы со Стюартом тоже присмотрим за вами, не волнуйтесь.

Довольно сложно разговаривать со спящим человеком. Я взглянула на открытку. Какие-то красные цветы, довольно искусно нарисованные, а снизу надпись золотом: «С лучшими пожеланиями». Я не удержалась, взяла открытку с тумбочки, перевернула. На обратной стороне было написано: «Выздоравливайте скорее! Стюарт (квартира № 3) и Кэти (квартира № 2)».

Как мило. Надеюсь, когда она проснется, она вспомнит, кто мы такие. Я поставила свои цветы в ту же вазу (не смогла заставить себя выйти в коридор и спросить у кого-нибудь другую) и долила в нее воды.

— Ладно, я пойду, — сказала я миссис Маккензи и еще раз пожала ей руку. — Скоро я опять приду повидать вас, хорошо?

Когда я ждала на остановке автобус, зазвонил мобильник.

— Алло?

— Привет, это я.

— Приветствую вас, «я»!

— Я сказал, что позвоню, помнишь?

— Конечно! Как ты добрался?

— Нормально. А ты там как?

— Тоже нормально. Только что вышла из больницы. Жду автобуса.

— А, ходила проведать старушку?

— Да, но она все еще спит.

— Что они сказали про ее самочувствие?

— А я никого не видела. Я пробыла там ровно минуту. Ой, мой автобус.

— Погоди! Разве ты не можешь поговорить со мной в автобусе?

Я стояла в очереди за пожилой парой, а перед ними — стайка подростков со скейтбордами.

— Могу, но не хочется.

— Тогда можно я позвоню тебе позже?

Я рассмеялась:

— Звони, если не передумаешь.

— В какое время?

— Дай мне хотя бы пару часов. Ты же знаешь, дома у меня полно важных дел.

Когда Ли избил меня в первый раз, я имею в виду, в тот раз, когда он нанес мне действительно серьезные травмы, мне пришлось взять бюллетень на неделю. Я сказала, что у меня грипп. Когда я звонила в контору в понедельник, голос мой звучал ужасно, какой-то сип. Через неделю опухоль на лице немного спала, и я смогла замазать синяки тональным кремом. Но разбитая губа не желала заживать и выглядела, как будто на ней выступила жуткая лихорадка. К счастью, нос все-таки не сломался, или это был не самый страшный перелом.

Конечно, к врачу я не пошла.

Ли торчал у меня пять дней. На следующий день он не разговаривал со мной, смотрел так, как будто я сама по дурости упала где-нибудь на улице. Правда, он все-таки приготовил мне суп и помог умыться, осторожно промокнув салфеткой мое разбитое лицо.

Еще через день он стал нежным и заботливым, он сто раз повторил, как он любит меня. Он говорил, что я принадлежу ему, ему одному, и пусть кто-то только попробует на меня посмотреть, он сразу убьет этого нахала. Он сказал об этом как бы между прочим, как будто я и так должна была это знать. Я знала, что он способен на такое. Я даже в этом не сомневалась.

Пришлось терпеть его присутствие. Пока я не придумала план побега, надо было играть по его правилам. Я соглашалась с тем, что принадлежу ему. Я извинялась за свои возможные ошибки и твердила, что тоже люблю его.

В среду вечером он отправился на работу, и я стала думать, что мне делать. На улицу не выходила — вдруг опять следит за мной? — и боялась, что он может вернуться, чтобы удостовериться, что я ничего не замышляю.

Звонить в полицию я раздумала. Во-первых, он проверяет мои звонки, а во-вторых — что толку? Даже если на него заведут дело, станут допрашивать, он все равно останется на свободе и волен будет поквитаться со мной, как его душе будет угодно. Избить меня. Убить меня.

В четверг я вызвала слесаря и поставила новые замки на основную и заднюю двери. В ту ночь в первый раз я начала тщательные проверки всех замков и запоров.

В понедельник он так и не появился, и я стала думать: а вдруг его замучила совесть и он больше не придет? Вдруг он переживает, мучается, не может смотреть мне в глаза?

Ха! В те дни еще оставался какой-то оптимизм, хотя бы жалкие его крохи.

На работе в понедельник меня окружили заботой и сочувствием. Никто не сомневался, что у меня действительно был грипп, — я похудела на пять кило за неделю, была бледная как смерть, да еще с болячкой на губе. Распухшая переносица уже не выглядела так устрашающе, а синяки были надежно спрятаны под несколькими слоями тонального крема.

Меня отпустили рано — в четыре я уже была дома.

Первые полчаса я провела, осматривая замки на дверях и окнах. Вроде бы все они оставались надежно запертыми, и я вздохнула с облегчением. Я не осмотрела спальню, не думала, что это необходимо, поэтому когда в десять вечера подошла к кровати, то не смогла сдержать крик, увидев на подушке связку ключей и записку:

Заказал еще ключей для твоих новых замков — может, пригодятся?

Увидимся позже.

Целую.

Весь следующий час, рыдая в голос, я обходила дом сверху донизу и наоборот, пытаясь понять, каким образом он смог в него проникнуть. Я так и не поняла, как это ему удалось.

В тот вечер у меня была первая паническая атака. Как много их было потом…

В пятницу после обеда я отпросилась с работы — надо было подготовиться к первому визиту к Алистеру. Я боялась, что буду очень сильно волноваться, но все оказалось не таким уж страшным. Я довольно долго сидела в коридоре, пытаясь думать о том, как мы мило провели вместе Рождество, и не крутить головой, рассматривая тех, кто сидел рядом. Я очень надеялась, что они не все записаны на прием к Алистеру.