Елена Котова - Третье яблоко Ньютона

Рольф снимал в Лондоне полдома с террасой, рядом с громадным лондонским лесопарком. Варя любила бывать там в выходные, это было почти как на даче, они с Рольфом так и называли его дом — Datscha. На Datsch’е по субботам Варя готовила, потому что рестораны за неделю надоедали. Варина семья в Америке Рольфа особо не интересовала, ему было вполне достаточно, что в Лондоне она рядом. Когда один уезжал куда-то, другой не расстраивался и не тосковал.

Рольф помогал ей учить немецкий, восполнял пробелы в ее понимании политики. Она открывала ему глаза на английскую литературу, с которой тот не был знаком. Они вместе читали немецкие газеты и английские романы. Варя привозила русские фильмы из Москвы и, не считая это тяжкой работой, синхронно переводила ему «Покровские ворота», «Рабу любви», «Иронию судьбы». Рольф смеялся над коммунальным очагом у Покровских ворот, над фразой «Да я за гараж Родину продал…». Из последней поездки в Москву она обещала ему привезти роман «Околоноля» — он откуда-то даже и про это слышал. Но в этой поездке ей было не до книжных лавок.

Рольф был, как сказали бы русские, «правильным и педантичным человеком». Он тщательно заполнял налоговые декларации, сверяя по телефону каждую цифру с налоговой инспекцией Гамбурга. Не мог допустить никакой неточности, не говоря уже о нечестности. Прямой, честный, верный. Варя иногда называла его «моя собака», в нем и правда были надежность, преданность, но и страшное упрямство, готовность внезапно начать лаять. Иногда от голода. Иногда просто чтобы показать, кто на самом деле хозяин. Иногда просто чтобы огрызнуться и лязгнуть зубами. Как истинная собака, он также любил, чтобы его гладили по голове, чесали за ушами, вкусно кормили. Умел и умильно повилять хвостом, когда шкодил. В каком-то смысле Рольф был непознаваем. Мог с удовольствием часами рассказывать о своей жизни, а то вдруг от простого вопроса уходил легко и с улыбочкой: «А зачем тебе это знать?» Например, когда она спрашивала о женщинах в его жизни. В их отношениях не было надрыва, может быть, не было и особого полета, но не было и игры. Эта спокойная, чуть ироничная привязанность друг к другу делалась с каждым месяцем все глубже.

Стоит ли ему все рассказывать? Как объяснить «Собаке», что этот треклятый офшор с его мизерными цифрами она по русскому «а че такого?» как-то упустила записать в их внутреннюю, банковскую «декларацию»? Рольф не сможет этого понять.

«Собака» радостно встречал ее у метро — они не виделись с тех пор, как она уехала в Москву, — вилял хвостом, не от вины, от радости, что видит свою хозяйку. Они пошли ужинать в их обычный ресторан за углом, который называли «наша дачная кантина». Рольф радостно рассказывал ей о своей неделе, о событиях на работе, спрашивал ее про поездку в Москву, а она думала, что ей предстоит прожить снова в очередной раз все ужасы последней недели и разрушить безмятежность мира еще одного близкого человека…

— У меня неприятности, «Собака», — сказала она с виноватой улыбкой.

— Что случилось?

— Давай будем считать, что я тебе доложилась. Чтобы ты потом не кричал на меня: «Почему ты мне сразу не сказала?!» Но мне сегодня неохота про это говорить, ладно? Я так устала в Москве. Давай просто сегодня отдохнем, сегодня пятница, надо только радоваться началу уик-энда. А поговорим про все завтра.

— Ох, ты и шельмочка. Как хочешь. Наверное, не трагично, судя по лицу.

— Конечно, не трагично, все живы, мы с тобой винцо попиваем, утром гулять пойдем. Но поговорить, конечно, надо.

— Хорошо, Madchen, завтра расскажешь. Это твое естественное право, рассказать мне, когда ты будешь к этому готова. Пошли? Предлагаю кофе пить дома, на террасе, с сигареткой. Смотри, как темно и сколько звезд. Ты на небо-то хоть иногда смотришь? Идешь, вечно глядя себе под ноги.

— А ты бы сам походил в туфлях на каблуках, тогда бы не задавал глупых вопросов…

— Завтра выходной, пойдем в лес гулять. Тебе хорошо на даче, Madchen?

— Мне хорошо с тобой, «Собака». Punkt.

К полудню следующего дня, когда Варя закончила свой рассказ, Рольф поразил ее не меньше Ивана. Никакого заламывания рук, которого она ожидала от Ивана, и никакого чтения морали, чего она ждала от Рольфа. Рольф гуглил Шуберта, расспрашивал Варю о ее разговоре с Марией. Не преминул, конечно, спросить, какого хрена она одолжила деньги своему помощнику, ведь еще год назад сама спрашивала его, Рольфа, можно ли это делать. Он ей тогда ясно сказал, что делать этого нельзя категорически. Варя видела, что у Рольфа просто язык чесался добавить что-то и про ее офшор, но он сдержался. Вообще повел себя как настоящий мужчина. «Значит, мы должны через это пройти», — был его вердикт. Этим все было сказано.

— Ты дурочка все-таки. Сколько раз я тебе говорил: ты слишком много о себе рассказываешь, постоянно теряешь всякие бумаги, легкомысленно относишься к деньгам. Безответственный, глупый ребенок. Теперь я буду тобой руководить. Ты будешь мне все-все рассказывать? Просто поражаюсь, насколько ты не понимаешь жизнь. Хорошо, что хоть сообразила адвоката взять. Откуда он? Что ты про него знаешь?

Вопросам не было конца. В них было столько заботы Рольфа о ней, Варе. У Вари на душе становилось все спокойнее. Уж с Рольфом-то — в придачу к Мэтью — она точно не пропадет. Как же она недооценивала «Собаку», умного, опытного, чуткого, с большой упрямой головой, в которую упакованы великолепные мозги. С его преданным сердцем, которое сейчас живет ее, Вариной, бедой. «Собака, милый мой Собака, — шептала она Рольфу, — спасибо тебе, что ты меня понял и принял весь этот кошмар, который я сотворила собственными руками. Не бросил меня в беде». — «Не говори глупостей, как я тебя брошу? Мы должны это пережить и перебороть. Wir mussen durch. Не думай сейчас об этом, тебе сейчас надо просто гулять, отдыхать. День прекрасный, осень, пора красок». Но не проходило и пяти минут, как Рольф снова задавал ей очередной вопрос. Видно было, что он сам в тревоге. Он хотел жить ее жизнью. Действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот как люди раскрываются…

Прошла неделя, началась следующая. Варя часто ездила к Мэтью. Они с Рольфом между собой называли его «тренер». Для конспирации. А также в силу естественной роли, которую Мэтью играл в ее жизни на данном этапе. «Тренер» поражал Варю своим умом, когда они сидели вместе, и своим пофигизмом, едва она выходила за дверь. Он должен был написать заключение для Москвы о процедурной стороне дела — вместо двух дней это заняло пять, и письмо было написано левой ногой.

— Мэтью, вот тут… по-моему, этот кусок стоит не на месте. А если его сюда переставить, то вся вторая страница станет повтором. И везде слишком много оговорок, как будто ты сомневаешься в том, что пишешь.