Елена Котова - Третье яблоко Ньютона

Варя отхлебнула напиток.

— Вот, так-то лучше. Chin-chin. Выше голову.

— Мэтт, — прошептала Варя, — ты меня скоро бросишь…

— Варя, я прошу тебя… Я просто требую, подумай, что ты говоришь. Что ты теперь-то имеешь в виду?

— У меня… — Варя опять всхлипнула, — у меня… Мэтт… у меня совсем кончились деньги. Я чувствую, что потеряю тебя… И тогда… я тогда просто погибну… тут. И мне уже никто… никто и никогда… вообще… никогда никто не поможет, — Варя снова заплакала, еще горше.

«Господи… Что на это-то полагается говорить?» Опять слова-оборотни. Он ее бросит, и она погибнет. Плохой театр, если бы не ее искреннее смятение. И его собственное.

— Are you silly? We’re not going to fall out. [61]

Боже, опять двойной смысл. Не в его принципах было сразу бросать кейс из-за отсутствия денег у клиента. Он всегда каким-то образом умел находить и этой проблеме решение. Конечно, партнеры снова будут ворчать, но бросить человека посередине уголовного процесса — это просто unhuman. У него всегда были высокие стандарты этики. Всегда были стандарты этики? Это он себе сейчас говорит о своей этике?

— Варя, так ты из-за денег так горюешь?

— Нет, не из-за этого… совсем не из-за этого, не думай даже. Ну это тоже, конечно, но это не самое страшное. Ужасно другое, ты просто не хочешь меня понять… Это из-за того, что ты… что я… я одна, и мне одиноко и страшно… а ты, ты единственный человек, который должен… может меня понять и помочь мне… ты… вот.

— Если у тебя трудности с деньгами, зачем мы приехали сюда, зачем этот роскошный отель?

— Как зачем? У меня же должен быть хоть какой-то праздник, — Варя даже плакать перестала и с удивлением, что он не понимает таких простых вещей, уставилась на Мэтью. Шмыгнула носом пару раз, глянула жалобно на Мэтью и заплакала опять. — У меня и так ничего не-е-ет. А сейчас я еще и тебя потеряю… У меня ничего не осталось…

— Ты сейчас о деньгах говоришь или о чем-то другом?

— Нет, не о деньгах. При чем тут деньги.

— Как это при чем тут деньги ? Деньги тут… А в сущности, ты права. Деньги тут особо и ни при чем. Ты успокоишься, если я скажу тебе, что и без денег я доведу дело до конца? Ну? Успокоишься?

— Не-е-ет… Потому что это не про де-еньги-и-и… Ты меня не бросишь?

— Stop it, please. Can we talk like grown-ups? Как взрослые разумные люди?

— Я не могу тебе больше платить, Мэтт. Я не могу больше за все это платить… Мне страшно. И ведь я все сама натворила, своими собственными руками…

— Так, а это теперь о чем?

— Обо все-ее-м… Как я могла…

— Как ты могла, что именно? Ты хочешь мне рассказать что-то? Что ты теперь по-другому видишь в своем кейсе? Когда это случилось? После смерти Серикова?

— Я все сейчас по-другому вижу. Мне не надо было… сюда… не надо было приезжать. Я такая дура, Мэтью, я не знаю, зачем я это сделала… Ты теперь думаешь… а я… нет, я не хотела… а теперь мне страшно…

— Куда сюда, в Россию? Что ты сделала? Я очень прошу тебя, очень прошу, Варя, расскажи мне все, пожалуйста. Нет, не трогай больше водку. Вот, воды выпей. Рассказывай… — к Мэтью вернулся его обычный тон. Он был собран и очень зол на Варю.

Варя испуганно посмотрела на него, снова шмыгнула носом, вытерла его салфеткой и проглотила слезы.

— Мэтт, — внезапно сказала она почти спокойно. — Прости меня, пожалуйста. Я совсем запуталась, запутала все, я во всем виновата. — Она замолчала, вздохнула тяжело, посмотрела в окно.

— Говори, — произнес Мэтью Дарси.

— Это все как-то само получилось, — Варя тяжело вздохнула. — Я не понимала сначала, что делаю, правда не понимала. Теперь все выглядит так нелепо. Мы с тобой, когда были в Большом… ты, — она опять вздохнула, — ты так говорил о «Лебедином озере». Я подумала… я подумала, что, пойми, мне правда было очень тяжело. Мне очень надо было почувствовать, что меня кто-то защищает. Нет, не кто-то, мне надо было чувствовать, что ты, ты меня защищаешь. Мне от тебя нужна защита, нужна поддержка. Мне нужен был праздник, поэтому я подумала, как это будет хорошо, что мы сюда приедем, вместе посмотрим «Лебединое озеро». Это меня так поддержит, мы снова… вместе… порадуемся… Но сейчас я вот сказала про деньги и сама поняла, какая я дура, зачем я все это сделала. Своими собственными руками. Действительно, все как-то очень нелепо. Этот отель, эта красота кругом, балет. Ты сидишь сейчас, смотришь на меня и думаешь: нет денег, а устроила пир во время чумы. Ты ведь так и думаешь, я знаю. Ты сердишься на меня?

— Очень. — Мэтью повернулся и подошел к окну. Он стоял, смотрел на Невский и вспоминал, как Варя однажды пыталась объяснить ему какой-то смешной русский фильм. «Особенности национальной охоты», кажется. Там грация дворянской русской костюмированной охоты, похожей, кстати, по ее рассказу, на английскую, внезапно сменялась фарсом попойки на охоте современной. Сейчас на уме у Мэтью вертелись слова «особенности национального идиотизма». Он успокоился. Ему стало почти весело. Отойдя от окна, он подошел к Варе, поднял ее за руку с кресла и, взяв ее лицо двумя руками, скрывая улыбку, посмотрел ей в глаза.

— Девочка, никого не бойся. Я буду тебя защищать, сколько потребуется. В крайнем случае, сам буду оплачивать моим партнерам стоимость твоей защиты. Я должен как можно скорее закрыть твой кейс и отправить тебя в Англию. Там ты успокоишься и к тебе вернется разум. — Мэтью целовал ее лицо и радовался, видя, как с глаз Вари потихоньку сходит пелена, они оживают и наполняются светом…

Некоторое смятение, правда прикрываемое классовой сдержанностью и английскими удивленными интонационными речениями, присутствовало и в здании у Воксхолл-бридж. Сутуловатый и красноглазый Чарльз пытался своим плохо прожеванным северо-английским языком объяснить шефу Джулиану Филбоузу, что именно произошло в Канаде. Дело выходило так, что его, Чарльза, агент 707, посланный в Торонто, столкнулся там с другими действующими лицами, совершенно лишними. Лица были многонациональны, включая одного британского джентльмена, который ходил за Сериковым по пятам еще до прибытия агента 707, поэтому агенту было никак не подойти к Серикову, чтобы сделать то, для чего его, агента 707, послали к этому совершенному варвару. Если бы не английский джентльмен, который особенно мешал, агент 707 точно сумел бы найти общий язык с totally demented [62]Сериковым, что было просто гарантировано, тем более что 707-й владел этим языком. In other words, русский и даже матерный русский — оба были родными языками агента, if I may assure you. [63]Однако — и это было особенно досадно английский джентльмен был не единственным, кто мешал 707-му. Под ногами путался еще один русский, и агент 707 полагал, что тот русский, не хуже самого 707-го владевший русским языком, включая матерный, был, видимо, связан с русской мафией: у него был body language киллера. Но помимо этих двух individuls, возник еще и пассионарный Шуберт, что просто выходило за все рамки и было крайне неприятно с точки зрения этики отношений с Лэнгли. Определенные concerns [64]вызывало и то, что Шуберт обнаружил себя агенту 707, только когда уже все произошло, то есть после смерти Серикова. Подлинное же время его прибытия установить не удалось. Когда именно приехал Шуберт и что он мог видеть до того, как его увидел агент 707, а также до смерти Серикова, оставалось пока неясно, и этот вопрос был mostly unpleasant. [65]Филбоуз, глядя в окно на все тот же самый дождь и то же самое асфальтового цвета небо, слегка рассеянно слушал доклад.