Алексей Пронин - Территория войны

– Я не видел ее с тех пор и не говорил.

– Я же тебя просила! Я собаку ее просто боюсь, кормлю ее через щелку в двери, и там запах уже такой...

– Сегодня увижу, я поеду к ним.

– Скажи, нельзя так мучить животных. Или я охранников наших попрошу забрать его от меня! Этот пес искусает меня когда-нибудь, или гостей моих – тогда ты будешь виноват в этом, так и знай.

Увидеть Таню мне необходимо сегодня: теперь у меня есть что ей показать, а ей опознать. В этих двух удивленных физиономиях на моем мобильнике она должна узнать ночного посетителя.

– Постоим под елкой, там сухо, потом обратно. – Я стряхнул с нижних еловых лап обильные капли, приподнял их, и Алла юркнула в сухую темень.

Я вынул из кармана мобильник и вытер его сухим краем рубашки. Экран густо запотел.

– Хочешь посмотреть смешные фотографии?

– Хочу. Покажи.

Я переключил мобильник на просмотр, поднес ближе к ее глазам и, не торопясь, давая каждую хорошенько рассмотреть и наблюдая за ее лицом, прощелкал по несколько раз все три сегодняшних снимка.

– Кто из них? – спросил я. – За кого ты выходишь замуж?

– Ах, неужели ты для этого их снимал, и теперь мне показываешь! Ничего я тебе больше не скажу после этого. Ты их всех побьешь!

– Не трону пальцем.

– А где остальные мои поклонники? Когда я там работала, не меньше десятка за мной волочились. И стар, и млад. Ты меня совсем не знаешь. Или ты сплетен наслушался? И правда, какие они тут смешные... как будто напуганные. Это, наверное, потому, что фотограф был такой, напугал их чем-то. Только ты, пожалуйста, меня так не снимай! И больше никого мне не показывай, потому что я ничего тебе и никогда про них не скажу. И не приглашу тебя на свадьбу. Никогда.

Я обнял ее и закрыл своими губами ее губы. Сейчас они были мягкими, теплыми и податливыми. Она сделала шаг назад, увлекая меня за собой, к стволу ели, под густые ветви. Я уже не чувствовал ни дождя, ни колючих мокрых веток.

Под елкой мы провели некоторое время, словно звереныши, в любви, и это было чудесно...

На обратном пути дождь припустил еще сильнее. Мы шли по дорожкам, обнявшись и тесно прижавшись под зонтиком.

У машины я переоделся в сухую рубашку, потом нагнулся к окну, и несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, будто запоминали. Потом, очнувшись, она чмокнула меня в щеку и прошептала:

– Прощай, Коленька.

Заурчал дверной моторчик, запотевшее стекло поехало вверх и скрыло ее лицо в белом тумане.

Саша был дома один и сразу засуетился вокруг меня, мокрого, позвякивая своей новой коляской. Я отжал одежду в ванной, помыл голову и облачился в хозяйский халат. Саша вытащил гладильную доску и утюг – сушить мои тряпки он захотел сам.

– Ног у меня нет и не будет, джинсов тоже. Дай хоть вспомнить, – отмахнулся он от меня.

Скоро пришла Таня и сама открыла дверь, у нее был свой ключ.

– Николай Константинович! Вы такой смешной в халате! Я сама промокла, дождина припустил... Побегу переоденусь.

– Хорошая она, – сказал Саша, не отрываясь от дела.

– Только своим родителям не звонит и собаку бросила. Днем и ночью воет без нее.

Когда Таня вернулась в кухню, мне не захотелось ее ни в чем упрекать. Попили втроем чай, весело поболтали. И только в конце, когда я взял в руки свои джинсы, она объявила:

– Я завтра уезжаю домой. Насовсем. Рано утром.

– Собака твоя с ума сойдет от радости.

– Я прощения у него попрошу. Он поймет.

Я пошел в ванную переодеваться. Пора уходить: день был нелегким, завтра может быть еще тяжелее. Оставалось только еще показать Танюше фотографии.

Я вышел с ней в прихожую и сказал:

– Я тебе сейчас фото покажу. Нехорошие. – Достал мобильник и прощелкал перед ее глазами три фотографии. Она без слов ткнула пальцем в стекло мобильника:

– Этот. Приходил ночью и кричал. – Из-под ее пальца выглядывала испуганная физиономия юриста Киселева. – Я завтра домой уезжаю. Можно вас еще об одном попросить? Я сейчас... – и Таня убежала в комнату.

Я был готов к выходу, но, ожидая ее, чувствовал себя, мягко сказать, потрясенным.

Таня вернулась в прихожую, в ее кулачке было что-то крепко зажато.

– Вот, – она протянула передо мной руку и разжала кулак. В ладони лежала связка двух крупных ключей. Я сразу их узнал.

– От дедушкиного сейфа. Я унесла. Можно, я вам оставлю?

– Танюша, это плохо, это чужое.

– Не чужое. Общее. Только поэтому взяла.

– Отвези ключи домой.

– На несколько денечков, пожалуйста, дядя Коля, мне их некуда спрятать.

– Зачем прятать?

– Вы знаете зачем. Я не верю ни единому ее слову – это же она подговорила меня убежать из дома! Гадина! Я больше видеть ее не могу. Ну, пожалуйста... А я позвоню маме, папе, и мы все вместе откроем этот сейф.

– Завтра же утром позвони.

– Обещаю.

Ключи я забрал – от греха подальше. Когда столько людей их одновременно ищут, эти ключики становятся кусками динамита, поэтому они не для девичьих рук.

Я уже выходил, когда она обняла меня за шею и поцеловала.

Домой я приехал мокрый до нитки, до трусов и до кожи под рубашкой. Перед тем, как поставить в металлический ящик мотоцикл, опять нащупал в темноте свой тайник и, стараясь не замочить пальцами, прихватив полиэтиленовым мешочком, вынул из него компакт-диск, а на его место положил два ключа от чужого сейфа.

Загородный дом поздним вечером. Окна плотно закрыты, в темном, мокром от дождя стекле причудливо отражаются голубые изразцы печки-голландки. У окна стоит мужчина. Судя по одежде, он только что приехал из офиса и не успел переодеться. Из-за стенки доносится тихая классическая музыка.

Мужчина подошел к письменному столу. Быстрыми и решительными движениями вынул из ящика стола цифровую камеру и чистый почтовый конверт – снова с елкой и Дедом Морозом. Последним он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок. Развернул и дрожащими пальцами разгладил под настольной лампой. На бумаге всего две строки, заглавными буквами, похожими на черных жуков, – из-за выбранного кем-то вычурного компьютерного шрифта.

«ТЫ НЕ ПОНЯЛ? ВЕРНИ ВСЕ ДЕНЬГИ, ЧТО УКРАЛ. ЕЩЕ СУТКИ – И ПЕНЯЙ НА СЕБЯ. ЭТО ПИСЬМО ПОСЛЕДНЕЕ».

Он сфотографировал листок, положил его в новогодний конверт и заклеил. Из нагрудного кармана извлек заготовленную заранее, напечатанную на принтере полоску с именем адресата и наклеил на конверт: «Секретарю парткома КПСС (бывшему) Глотову Л.К. Лично в руки».

Утром я встал по будильнику. Сел, свесив ноги с кровати, с трудом вспоминая, зачем заводил с вечера будильник. Вспомнил и пошлепал босиком в ванную. На завтрак времени не оставалось. Я включил компьютер и, пока тот загружался, поискал по ящикам пустые чистые компакт-диски. Нашел только два. На них скопировал то, что вечером вынул из тайника во дворе: чужие телефонные разговоры.