Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

После этого конфуза дальнейшая жизнь Валерии Модестовны мало чем отличалась от предыдущей: она самозабвенно продолжала поиски совместимости, находила, теряла, опять находила, сам этот процесс ее вполне устраивал, поэтому спорадическое замужество не затянулось, а существование в качестве любовницы богатого писателя не налагало никакой особой ответственности.

И все бы ничего…

В 1998 году, двадцать первого июня (она никогда не забудет этой даты) Федор Колчев, ее Феденька, чудный мальчик, которого она воспитывала с десяти лет, за которым ходила, как за родным, больше, чем за родным (родных она годами не видела), лечила от кори, кормила с ложечки и купала в ванной, Федор с компанией друзей отмечал окончание школы. Было шумное гулянье в саду, фейерверк, танцы, прятки, поцелуи, объятия, смех сквозь слезы и наоборот — слезы через пороги смеховых перепадов, были выстрелы шампанского, звон разбитых бокалов — взрослые дети прощались со своим детством, было все, чем отличается не отягощенная никакими земными заботами молодежь от всех остальных смертных хомо сапиенс.

И вдруг…

Что там произошло, Лерик не видела — пребывала наверху, на своей половине, но только враз все переменилось, и это не ускользнуло от ее абсолютного слуха: дурными голосами заверещали только что веселившиеся девицы, в саду заурчали моторы, захлопали дверцы отъезжающих автомобилей и через короткое время вся эта бравурная веселость, как по команде, перестала нарушать переделкинские пределы и наступила оглушительная тишина. Ей даже подумалось, что причиной тому — вызванная соседями милиция, хотя какая наглость: колокола спасских курантов не пробили еще и двенадцати раз. Готовая к бою, с опущенным забралом и шашкой наголо она спустилась вниз…

Федя беззвучно рыдал на диване, уткнувшись лицом в подушку.

Как потом выяснилось — какая-то малолетняя гадина наблевала на праздничный стол, перепугала гостей, все разъехались, а главное — первой отбыла красавица Виктория, с которой этой ночью по завершении празднества Федя не без основания надеялся не расставаться до утра и тем самым материализовать наконец те платонические отношения, которые возникли между ними давно и до сих пор ограничивались лишь затяжными поцелуями и жарким изучением телесных анатомических особенностей друг друга в темных закоулках школьных коридоров.

— А теперь — все, все, я знаю, она никогда этого не простит, опять уйдет к своему Дрыну, а мне что, век вожжаться с Любкой-кошелкой? — безутешными всхлипами откровенничал на груди своей почти приемной матери семнадцатилетний золотой медалист. — Она всей школе надоела, и физрук после уроков на матах ее трахает, она сама рассказывала, я Вику хочу, мы сегодня договорились, а теперь — все, эта гадина все обблевала…

Валерия Модестовна со слезами на глазах как могла утешала в голос рыдающего юношу, целовала его мокрое лицо, губы, шею, до которой, чтобы добраться, надо было расстегнуть воротничок рубашки, плечи, грудь (тут пришлось расстегнуть и саму рубашку), и наконец по истечении какого-то времени любящее ее сердце дрогнуло, болезненно сжалось и неожиданно бездумно благословило на принесение себя в жертву ради претворения в жизнь намеченной Федором и его одноклассницей Викторией на сегодняшнюю ночь, но так и неосуществленной из-за заблеванной скатерти, дружеской встречи.

Для этого она заперла на ключ дверь, сняла с себя все, что могло помешать задуманному и, не без удовлетворения обнаружив полную Федорову готовность к приятию пожертвования, принялась за умелые поиски возможной совместимости.

Это стало началом преследовавших всю ее дальнейшую жизнь злоключений.

… — Я тебя сейчас ударю — ты терпи, так надо, ладно?

— Это обязательно?

— Деточка, желательно.

— Только не больно.

— «Не больно» — синяка не будет, а он нужен. Терпи, все тебе воздастся.

Он без замаха ударил ее кулаком по лицу.

— А-аа-ааа! — завопила Лерик, отлетая в угол комнаты. — С ума сошел? Ты что, совсем ненормальный?! Идиот!! — Она некрасиво поднялась с пола и бросилась к зеркалу в ванную комнату. — Ты соображаешь, что ты делаешь, идиот! Посмотри, что ты сделал!!

Столь необходимый синяк не заставил долго ждать своего появления, на глазах набухая и синея вместе с кровоточащей губой.

— Посмотри, идиот!! Идиот!! Идиот!!!

Все остальные мириады оскорбительных эпитетов, по всей видимости, от боли и обиды в этот момент вылетели у нее из головы.

Он подошел сзади, обнял причитающую женщину за плечи.

— Прости ради бога, дорогая, первый и последний раз, даю слово. Пусть тебя утешит то, что этот синяк весит десять миллионов евро. Согласись — неплохая цена за незначительные временные издержки. К тому же — это в твоих интересах. Да? Нет?

Лерик отлипла от зеркала, приблизила к нему свое недавно еще красивое лицо и только тут он понял, что с ударом явно перестарался.

… Мерина разбудила настойчивая телефонная трель. Он не сразу разомкнул веки: около пяти без самой малости, прямоугольник окна, как квадрат у Малевича. Ничего себе.

— Да.

— Простите, пожалуйста, мне Всеволода Игоревича Мерина. — Женский, невыспавшийся, взволнованный голос.

— Да, я слушаю.

— Всеволод Игоревич?

— Да-да.

— Вас беспокоит Валерия Модестовна.

Сон снесло, как крышу ураганом, но сознание запаздывало — для ориентировки были нужны свободные секунды: после их с Лериком встречи он голову мог дать на отсечение, что та не позвонит ни при каких обстоятельствах. Хорошо — не дал.

— Кто, вы говорите, меня беспокоит?

— Лерик.

Нет, в неотсеченную голову не приходило решительным образом никаких мыслей. Надо еще натягивать секунды.

— Какой Лерик?

Ему показалось, что трубка обиделась.

— Ну Лерик, Лерик Твеленева, вы приходили ко мне, помните? Оставили визитку, если вдруг что. Не помните?

Мерин ухватился за понравившееся выражение — оно наконец помогло осознать, что звонок Лерика без пяти пять утра связан именно с этим «если вдруг что».

— А-а-а, ну конечно же помню, простите, Валерия Модестовна. Что-нибудь случилось?

— Случилось. Но это не по телефону. Меня обокрали и украли.

Даже полностью отрешившись ото сна и придя в сознание, Мерин не сразу нашелся:

— Вы откуда говорите, Валерия Модес…

— Из леса, — последовал короткий ответ.

«… из леса, вестимо, — так и подмывало продолжить Мерина, — „Отец — слышишь — рубит, а я отвожу“».

Он спросил:

— Там поблизости нигде не раздается топор дровосека?

После короткой паузы в трубке прозвучало: «По-моему, нет» и он подумал, что с Лериком действительно произошло что-то серьезное.

— Я так понимаю — нам надо встретиться, правильно? — Да.