Анна Малышева - Саломея

Елена с готовностью согласилась осмотреть квартиру. Ее глодало любопытство, и к тому же она чувствовала, что хозяйке не хочется ее отпускать и вновь оставаться одной. Они прошли в кабинет профессора – огромный, невероятно захламленный, набитый книгами от пола до потолка. Книжные стопки до половины закрывали окно, громоздясь даже на широком подоконнике. «Наверное, днем здесь очень темно», – подумала Елена, с опаской разглядывая это пыльное книжное море. Дыхание ее спутницы сразу сделалось еще более свистящим, будто что-то душило женщину.

– Видите? – с грустью проговорила та, обводя рукой стены. – Он был настоящий книжный червь, сидел здесь сутками, выползал только к завтраку, обеду и ужину. С одной стороны, с ним было очень просто – угождай его желаниям, соблюдай режим, и только. С другой… Иногда он бывал невыносим. Капризен, как ребенок, даже глуп, если хотите! Знаете, когда человек посвящает свою жизнь тому, что существовало очень давно или не существовало вовсе – как древний единый материк Пангея, которым он занимался, – границы реальности для него становятся очень зыбкими.

– И? – осторожно вымолвила Елена, потому что та вдруг замолчала.

– И он может совершить нечто антиобщественное, – с бледной улыбкой закончила Наталья Павловна, будто предлагая принять свои слова как шутку.

Ее улыбка, к слову, не нравилась Елене. Каждый раз, когда женщина улыбалась, ее сухие тонкие губы растягивались, облипая крупные желтоватые зубы, явно вставные. В этот миг Наталья Павловна напоминала экспонат из музея восковых фигур – с желтушным цветом лица, жесткими черными волосами, зубами неестественного вида. Живыми казались только глаза, но это также производило неприятное впечатление, будто они были пересажены с другого лица.

– Кира, наверное, рассказала вам, что отчим ее домогался? – Наталья Павловна не сводила с гостьи испытующего взгляда.

– Это правда? – вопросом ответила та.

Хозяйка тихо, невесело рассмеялась:

– И да, и нет. Впервые она мне пожаловалась, когда ей было всего двенадцать, тогда же у нее стал страшно портиться характер, девочка сделалась просто маленьким чудовищем… И одновременно начала стремительно хорошеть, превращаться в красивую девушку. Я не знала, верить ли ей? Стала за ними наблюдать. Вадим после смерти жены иногда заводил какие-то краткосрочные романы с девицами не самого безупречного поведения. Его можно понять, он был мужчина в расцвете сил, не пил, не курил, каждое утро бегал в парке… Зачем ему было хоронить себя раньше времени? На девиц я закрывала глаза, хотя всегда просила не приводить их в квартиру, где живет девочка. – И задумчиво добавила, будто про себя: – Ну, правда, он меня не слушался.

– Значит, Кира видела, как отчим встречается с проститутками? – не выдержала Елена.

Вопрос не смутил женщину своей прямотой. Та лишь кивнула, продолжая задумчиво смотреть в пространство:

– Да, к сожалению. Вадим просто не пожелал понять, почему это плохо для девочки. Он считал, что все нормально. Он многого не понимал совсем… Не считал важным. Был этаким сверхчеловеком, со своей личной моралью.

– И как сверхчеловек, считал себя вправе приставать к девочке, которая видела в нем отца?

Наталья Павловна, будто проснувшись, широко распахнула глаза и изумленно посмотрела на гостью:

– Что вы! Он к ней вовсе не приставал. Я ведь все выяснила досконально, тогда же, и все эти годы держала руку на пульсе. Ведь это мой долг, я поклялась когда-то ее матери, что Кира не останется без присмотра, и сдержала слово, хотя мне это стоило большой крови… Я все о них знала и могу подтвердить перед кем угодно – Вадим к ней не приставал. Кира это выдумала! Она придавала огромное, абсолютно вывернутое наизнанку значение каждому слову, каждой, самой невинной ласке, которую он себе по-отечески позволял… Она сама сотворила ад, в котором жила, придумала себе роль жертвы, а уж прикрывшись этой маской, закатывала такие скандалы, что чертям становилось тошно! Было даже заявление в милицию… Говорю и сама не верю!

– Так все это неправда? – нахмурилась Елена.

– Это правда для Киры, – ответила женщина, протягивая руку к выключателю. – Потому что она давно живет в воображаемом мире, полном волшебников и чудовищ. Я тоже чудовище в ее глазах, а ведь, если разобраться, родная мать возилась с ней куда меньше, чем я в свое время. Благодарности я не требую, справедливости не прошу… Хотелось бы только, чтобы она меня не оскорбляла, хотя бы перед посторонними… Признайтесь, ведь Кира наговорила про меня такого, что хоть осиновый кол в спину вбивай?

Елена уклончиво покачала головой, и Наталья Павловна снова наградила ее мертвенной улыбкой, так пугающе контрастировавшей с ее живым взглядом:

– Знаю, знаю. Не хотите выдавать девочку – не нужно. Я ведь на нее не в обиде. Наверное, этим и испортила ее, всегда все прощала. Жалко ведь, сирота… И Вадим, как ни крути, не отец ей, а настоящий-то гроша ломаного не стоит… А мать, пока была жива, больше обращала внимания на мужа, чем на дочь, или у зеркала крутилась. Кокетка была страшная, Вадим тратился на нее бесконечно, а ей все было мало!

В мягком голосе женщины зазвучали резкие, презрительные нотки, и Елена снова увидела ее такой, какой, должно быть, Наталья Павловна была в глазах Киры – злой сплетницей, не желавшей пощадить память ее покойной матери.

– Два шкафа с платьями, куча драгоценностей, о косметике и духах я не говорю. Спальня была набита до отказа, и даже после ее смерти я не сумела все раздать и распродать. Идемте, кстати, покажу ее скромную обитель. Там тоже немногое изменилось.

Елена молча последовала за ней и увидела комнату, обставленную мебелью красного дерева. В глаза сразу бросалась огромная, купеческого вида кровать, накрытая ярким атласным покрывалом с золотыми кистями по углам. Кисти спускались на толстый ковер пастельных оттенков, застилавший комнату полностью и глушивший шаги. На окнах висели тяжелые цветастые занавеси на шелковой подкладке, вдоль дальней стены, по обеим сторонам кровати, громоздились темные шкафы с резными дверцами. Рядом с окном возвышался туалетный столик с высоким, в потолок, зеркалом – алтарь чьей-то красоте, на котором давно уже не приносили жертв.

– Маша обставила все антикварной мебелью, – фыркнула Наталья Павловна с таким видом, будто этот выбор уязвлял ее вкус. – Истратила бешеные деньги, гордилась этой дурацкой спальней, как своим самым высшим достижением… И не прожила в ней больше года. Представьте, какая ирония судьбы! Я после ее смерти хотела все продать на аукционе, благо цены тогда резко выросли, но Вадим запретил. Сказал, что он мебелью не торгует и пусть все останется, как было при жене. Сам-то он тут не спал, видели маленький диванчик в кабинете? Там и ютился. Поди пойми – почему? Я думаю, ему эта спальня тоже не нравилась.