Анна Малышева - Саломея

Ее встретили дружным хором восклицаний и вопросов:

– Ну, как дела, что слышно?

– Леночка, неужели правда тебя подозревают в убийстве?!

– Или твоего друга обвиняют, того, который на красном «ниссане»? Это у него кого-то из родни убили?

– А девушка, которая вчера в кафе…

– Поверить не могу, что они решились отрезать голову!

Последняя фраза прозвучала как-то особенно отчетливо. Все сразу притихли, будто осознав, что шутки не вполне уместны. Елена, дождавшись тишины, спокойно проговорила:

– Ни меня, ни моих друзей никто не подозревает. А об убийстве я ничего не знаю. Мне и дела до него нет!

– Правда, что мы на нее накинулись? – веско заметила сотрудница из соседнего отдела. – Кому приятно о таком ужасе вспоминать? И между прочим, с каждым может случиться…

– ТАКОЕ – не с каждым, тут нужна удача! – ядовито откликнулась кассирша, записная сплетница, отчего-то давно и упорно невзлюбившая Елену.

– При чем здесь удача, если это просто случайность?

Елена предоставила своим сторонникам и противникам разбираться самим. Она лишь пожимала плечами, уклоняясь от участия в философском диспуте на тему: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Дождавшись своей очереди, женщина торопливо наполнила кружку кофе со сливками и вернулась к себе в отдел, даже спиной ощущая направленные на нее взгляды.

«Если они не забудут об этой истории еще неделю-другую, придется думать об отпуске за свой счет или вообще уходить. Теперь я для всех бесплатное развлечение, что-то вроде недочитанного детектива, книги с оторванным концом, который я из вредности никому не хочу рассказывать. А если в самом деле плюнуть на эту проклятую стабильность, сменить профессию, заняться чем-нибудь другим? Все же я педагогический институт когда-то закончила. Пойти в школу? Страшно! Я не умею завоевывать авторитет, дети меня съедят. Заняться репетиторством? Кому я нужна без стажа, да и что помню? Все забыла, даже сыну с уроками не всегда получается помочь. Руслан когда-то отговорил меня работать по специальности, сказал, что один прокормит семью, а я нужна дома, ему и сыну… И вот, никому я уже не нужна и никуда не гожусь!»

Елене сделалось так горько, что на глаза выступили слезы, и она, отвернувшись, торопливо смахнула их, чтобы не заметили наблюдательные коллеги. «Ну, что я плачу, это глупо, ведь сама же не хотела становиться учительницей! А теперь такое чувство, будто меня обокрали… Это депрессия, самая настоящая. Стою на перепутье, все опоры в жизни пошатнулись и надеяться больше не на кого». Она вспомнила недавние признания Михаила и вздохнула, допивая остывший кофе: «Наверное, нужно только радоваться, что все выяснилось прежде, чем я всерьез с ним связалась. Неизвестно еще, что я о нем узнаю сегодня от Натальи Павловны. Судя по всему, они друг друга недолюбливают!»

После обеда случился наплыв клиентов, и у нее не было времени даже присесть, не то что заговорить с кем-то из коллег. Елена двигалась с четкостью автомата, с дежурной любезной улыбкой обслуживала покупателей, и все это время женщину не покидало ощущение, что она в тысячный раз видит надоевший, неинтересный сон, не имеющий отношения к ее действительной жизни. Вечером, выйдя на улицу и жадно вдохнув сырой холодный воздух, она спросила себя, как могла любить такую работу раньше, и не нашла ответа.

Наталья Павловна откликнулась по домофону немедленно, будто стояла рядом и ждала звонка.

– Сейчас спущусь и проведу вас, заодно заберу почту! – пообещала она. – Подождите минутку.

Елена взглянула на часы. Время близилось к девяти вечера. Во дворе было людно. То и дело, разбрызгивая лужи, с улицы въезжали машины, смеялись загулявшиеся после школы дети, звонко лаяла какая-то собачонка, судя по сверлящему пронзительному голоску, совсем крошечная. Оглядевшись в поисках источника лая, Елена заметила у соседнего подъезда знакомую фигуру в модном красном пальто. Лай вырывался у нее из-за пазухи. Предметом негодования собачонки был огромный мастиф молочно-белой окраски, похожий в сумерках больше на гипсовую скульптуру, чем на живого пса. Он стоял в нескольких шагах от дамы в красном пальто, до предела натянув короткий поводок и обратив темную морду к скандалистке. Его хозяин, похохатывая, что-то рассказывал даме, а та недовольно ежилась, пытаясь легкими шлепками успокоить собачонку. Елену она не замечала. Прислушавшись, женщина поняла, что говорят о покойном профессоре, и навострила слух.

– Похороны через три дня, а у него дочь в тюрьме! Нечего сказать, история! – говорила дама, морща бледное, вытянутое лицо, ярко освещенное горевшим над крыльцом фонарем. – Я остановила сегодня во дворе Наталью, спросила, что удалось сделать, она ответила – ничего. Значит, все-таки это Кира…

– Да что вы, быть не может, такая милая девчонка! – возражал сосед, тщетно пытаясь сдвинуть с места пса, завороженного лаем маленькой собачонки. – Мы же все ее с детства знаем, она тут в «классики» играла, через скакалку прыгала…

– И допрыгалась! – резюмировала дама. – К вашему сведению, она уже совсем не девчонка, и давно я что-то не видела ее со скакалкой! Все больше с какими-то грязными парнями, которым тоже место в камере!

– Думаете, они того… Из-за драгоценностей убили старичка?

– Ах, ничего я не думаю! – раздраженно произнесла та. – Знаю только одно, что все это ужасно, и добро, как видите, не вознаграждается. Он ведь ее воспитывал как родную дочь, ни в чем не отказывал, подарки дарил, какие детям не дарят! Деньги давал, квартиру купил… И вот благодарность!

– А может, все-таки не она? – сомневался сосед.

– Кто же тогда? – Его замечание окончательно разозлило даму в красном пальто, и она заговорила отрывисто и резко: – Конечно, ее будут защищать! Ах, бедная девочка, такая молоденькая, хорошенькая… Как будто такие не убивают!

– Да зачем, зачем? – не сдавался мужчина.

Его собеседница подняла руку на уровне лица и с силой растерла щепотью нечто невидимое:

– Деньги, вот что!

Она явно хотела пояснить свою мысль подробнее, но вдруг осеклась, обернувшись на визгливый стон, который издала тяжелая железная дверь, открывшаяся у Елены за спиной. Обернувшись, та увидела невысокую женщину в черном плаще.

– Это вы? – негромко спросила женщина, меряя взглядом Елену.

– Наталья Павловна?

– Идемте, не хочу стоять на сквозняке. Неважно себя чувствую сегодня.

Впустив гостью в подъезд, она снова оглядела Елену и близоруко прищурила блестящие черные глаза:

– Теперь я понимаю Мишу.

– А что такое? – насторожилась женщина, в свою очередь, осторожно разглядывая собеседницу, пока они шли к лифту. Наталья Павловна была ниже ее на голову. Худенькая, какая-то высохшая, с желтоватым лицом, покрытым сетью мелких тонких морщинок, в шуршащем черном плаще, делавшем ее еще стройнее, она казалась преждевременно состарившейся девочкой. Это впечатление усиливали совсем молодые глаза. Жесткие черные волосы, тронутые проседью, которую Наталья Павловна и не думала маскировать, были гладко зачесаны назад и собраны в пучок на затылке. Все это Елена рассмотрела вблизи, пока они поднимались в лифте на девятый этаж, и все это ей неожиданно понравилось. Сестра профессора привлекала именно своей простотой, нежеланием притворяться не тем, что она есть, скрывать годы и недостатки. Елена невольно прониклась к ней уважением и спросила себя, сможет ли она сама так же достойно встретить когда-нибудь надвигающуюся старость?