Анна Малышева - Лучше бы я осталась старой девой

Голоса приближались. Фатиха быстро побежала наверх. Ее босые ноги ступали бесшумно по холодным цементным ступеням. Зато тех, кто шел вверх по лестнице, она слышала прекрасно. Фатиха притаилась этажом выше. Отсюда ей было все не только слышно, но и видно – она вытянула шею и смотрела в лестничный пролет, готовая немедленно отпрянуть, если кто-то обернется в ее сторону. Ахмат позвонил, недовольно сказал:

– Я ему задам.

Достал ключи, отпер дверь, галантно пригласил Марину:

– Проходите.

И они вошли. Дверь за ними прикрылась. Фатиха знала, что у нее не больше двадцати секунд. Только когда она достигла первого этажа, то поняла, что времени куда больше. Они ведь не бросятся на улицу, как только увидят труп. Марина наверняка начнет орать, она уже орет, Ахмат будет воскрешать племянника. Потом будут звонить в милицию, наверное, или еще куда-нибудь.

Им в голову не придет, что убийца в этот миг пересекает двор – зажав в руках туфли, все еще босиком…

Только подбегая к проезжей части, Фатиха одумалась. Заставила себя остановиться, быстро обулась, подняла руку. Остановилась первая же машина.

– В центр, – сказала она и сразу сунула водителю деньги.

– А именно? – поинтересовался парень.

– Тверская.

На Тверской переменила машину. На этот раз она велела отвезти себя в отдаленный спальный район. По дороге внимательно следила за всеми едущими следом машинами. Когда она в третий раз переменила машину и велела себя везти туда, где жил Мухамед, то окончательно избавилась от подозрений и страхов этого дня. «Никто за мной не следил, – сказала себе Фатиха. Окно с ее стороны было открыто, свежий вечерний ветер трепал волосы, охлаждал разгоряченное лицо. – Это мой страх следил за мной. Но теперь его нет! Я его убила!» Ей так понравилась эта фраза, что она повторяла ее всю дорогу, до самого дома.

Третий день следственная группа проверяла арабскую общину в Москве. Следователь думал сузить круг проверяемых до одних сирийцев. В институте, где учились Гарина, Алексеева и Селянина, были сирийские студенты, муж Селяниной был сирийцем. Но рисковать он не мог – все меньше шансов оставалось найти девочку. Шантаж был маловероятен – в таком случае не стали бы убивать мать ребенка. Среди всех выявленных связей Алексеевой арабов не обнаружилось. Либо она скрывала от всех свое знакомство с арабом, который убил ее и увез ее дочь, либо не знала этого человека. Как и где она могла с ним познакомиться? Бывали ли арабы в ночном клубе, где выступала Алексеева? Он задавал этот вопрос менеджеру, девушкам… Отвечали однозначно – все посетители в основном русские. Под русскими понималось, что среди них встречаются бывшие представители народов Советского Союза. Арабов никто не мог вспомнить. Зато Ира – Шахерезада, вспомнила мелкую, но интересную деталь. Как-то Лена привезла в клуб и показала девушкам фотографию дочери. Ира сказала: «Вылитая ты!» На что Инна ответила: «Только нос папашин». На младенческих фотографиях Оксаны трудно было понять, какой у нее нос, и следователь спросил Иру, что имела в виду Алексеева. «Нос у девочки был крючочком, – пояснила та. – Я сама этого не рассмотрела и еще удивилась, но Инне лучше было знать, конечно…»

Этот нос крючочком мог совершенно ничего не означать. Крючковатые носы у кого только не встречаются. Нос самого следователя тоже можно было отнести к разряду крючковатых, хотя тот был чистокровным рязанцем. И все же… У кого он только не выпытывал сведения об отце девочки! Бывшие сокурсницы Инны рассказывали легенду о ее несчастной любви к какому-то актеру, который сделал ей ребенка и бросил. Но никаких доказательств не было, актеров, кроме танцора, среди знакомых Инны не оказалось. Кроме того, девушки сами относились к этой истории, как к сказке, которую Инна придумала, чтобы покрасивей подать свой грех.

– Нос крючком, отец, которого она скрывала, – рассуждал следователь. – Попробуем работать отца-араба. Мог он в силу личных амбиций убить мать и украсть дочь?

– Зачем ему ребенок? – возразил помощник. – И к чему убивать мать?

– Вспомни, чем она занималась. Стриптиз не мог его порадовать. Где он раньше был, почему не появлялся, почему никто его не знает, кто он? Выкупа за девочку не требуют, хотя мать Алексеевой – женщина состоятельная. Может, хотят подождать, но что-то мне говорит, что это не шантаж.

– Я вот о чем думаю… – предположил помощник. – У Алексеевой был ребенок, Гарина была беременна. Работал вроде один человек. Двойной папаша?

– Но фоторобот так никто и не опознает.

– А кому мы его показывали? Вахтеру? Он только и мог сказать, что вроде похоже… Показывали во дворе, где жила Алексеева, ее знакомым. А вахтер вроде признает. Один он того человека видел. Видимо, качество неважное.

– Все утверждают единогласно – это не муж Селяниной. Да я и сам это вижу, – вздохнул следователь. – А хотелось бы мне, чтобы это был он.

Ариф его очень заинтересовал. Его жена утверждала, что тот находится в Сирии. В сирийском посольстве говорили, что он не продлевал свой паспорт и никуда из России не выезжал, согласно документации. Один из сотрудников выяснил, что недавно в посольство дважды являлась его жена и просила узнать, не прислал ли ей муж денег из Дамаска.

– Как же так получается? – спросил следователь этого парня – расторопного, старательного, говорящего по-русски, как коренной москвич. – Человек одновременно в двух местах?

– К сожалению… – Тот пошуршал бумажками, поднял брови. – Ничего не нахожу. Такое случается. У него паспорт был просрочен на год. Мы бы взяли с него штраф и выслали на родину, если бы он к нам пришел. Но билеты он должен был сам оплатить… Если же у него не было денег… Могу предположить, что он рискнул – так некоторые делают. Он мог просто взять билет до Дамаска и на паспортном контроле сунуть взятку. Почему он не пришел продлить документы? Это не составило бы проблем.

– Где он все-таки?

– Если в Москве, то у него нет документов, либо живет по чужим, – снова завздыхал парень. – Тогда у него будут неприятности.

Одиннадцатого июля следователь снова встретился с Селяниной. Он вызвал ее в управление, та явилась в назначенное время. Выглядела все такой же уставшей, издерганной, держалась скованно. Нарядное легкое платье составляло странный контраст с ее измученным серым лицом. Девушка сказала, что ее подвез тот самый родственник мужа, у которого она живет.

– Ничего нового не вспомнили? – спросил ее следователь.

– Ничего.

Он закурил, она тоже попросила разрешения курить, сидела очень прямо, с напряженной спиной и отсутствующим взглядом. Следователь смотрел на нее и гадал – что ее так гнетет?