Наталья Корнилова - Полет над бездной

– А какая у него фамилия?

– Да откуда мне знать? В паспорт я ему не глядела. Он мне один документ представлял, да и тот кривой какой-то! – хохотнула я и почувствовала, что добровольно взваленная на плечи роль вызывает у меня почти физическое отвращение. – Вот… это не его фамилия?

– Сте-панов, – прочитал швейцар. – Не, я Степанова помню, он на того, что ты описала, не похож. Мелкий и усатый.

Я с ужасом поняла, что в самом деле забыла фамилию Японца. Просто провалилась куда-то.

– А может этот… Савельев?

– Не, Савельева я помню! Савельев – это такой здоровый, который тут вчера устроил жуткий дебош, витрины колол и еще начистил пачки физиономий двум нигерам из Африки, которые, кстати, тоже въехали вчера.

– Мой – сегодня.

– А, утром? Ну, тогда это Епанчинцев.

– Точно, – сказала я. – Епанчинцев. Какой номер?

– Тринадцатый.

– Счастливый… Ну, держи сотню, милый.

– Может, телефончик оставишь?

Я качнулась перед ним, поводила пальцем и заявила:

– Э, н-нет! Сказано, завтра – значит, завтра!

И с этими словами я направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. В коридоре едва не столкнулась с Японцем, который уже, видимо, побывал в своем номере и теперь спешил к выходу из гостиницы. Я едва успела шагнуть в нишу у стены, откуда проводила взглядом его удаляющуюся фигуру. А не стоило ли просто схватить его за глотку и спросить прямо, где босс? Нет, пока я предпочитала все же не прибегать к силовым методам решения проблем. Хотя, уверена, рано или поздно – придется…

Я прошла по коридору и остановилась перед дверью с цифрой 13. Постучала, прислушалась. По всей видимости, в номере никого не было. Тогда я извлекла из сумочки свои миниатюрные отмычки и легко открыла допотопный замок.

Номер был одноместный, так что все предположения о том, что Родион живет в одном с Японцем номере, были явной глупостью. Впрочем, вряд ли Епанчинцев захочет контролировать Шульгина до такой степени. Все равно в поисках Вишневецкого вся инициатива, а следовательно, свобода выбора – в руках Родиона Потаповича.

Я ограничилась тем, что поставила в номере последний сохранившийся у меня «жучок». Два его брата-близнеца погибли при взрыве и затоплении теплохода «Скрябин»…

– Ну и что же ты скажешь, Маша?

Валентина смотрела на меня, опершись кулаками в бока. Она успела смыть дурацкий, по ее выражению, макияж и уже переоделась в шорты и майку. Снятый ею двухместный номер оказался довольно примитивным жильем со всеми атрибутами «совковой» гостиницы: завывающий унитаз, подтекающий кран и чрезвычайно удачно замаскированные выключатели. Постельное белье также выглядело проблематично чистым.

– Ну а что ты хотела? – спросила Валентина, заметив мой не самый восторженный взгляд. – Если снимать в приличной гостинице, так и зубы на полку. Деньги-то все в основном у Родиона были.

Я в очередной раз подивилась легковерности моей подруги, которая до сих пор не сумела расколоть вдрызг проигравшегося в казино муженька, и сказала:

– Да ладно, сойдет, ничего страшного. Нам же тут не всю жизнь оставаться, в конце-то концов.

– А сколько?

Я пожала плечами:

– Знаешь, Валечка, ты задаешь мне риторические вопросы, на которые ответить нельзя. Я же не пророк, не сивилла, не Нострадамус. Откуда я знаю, сколько нам потребуется, чтобы найти Родиона?

– А быть может, его тут вовсе и нет?

– Ну да! А великолепный господин Епанчинцев, который должен был улетать из Барселоны вместе с Родионом, почему-то как раз здесь.

– Кто?

– Да Епанчинцев, Павел. Он же Японец.

Валентина невольно поморщилась:

– Ладно… не будем о грустном. Но и ты должна меня понять, я же не могу вот так, ничего не понимая… меня, как слепого котенка…

– Валя! – мягким голосочком перебила я ее. – Вспомни, такие ситуации уже возникали, и всякий раз было лучше, когда ты не углублялась в подробности. Поверь моему слову, все будет хорошо.

Говоря это, я отчаянно сомневалась… Кто его знает – люди Платова отличались большой изобретательностью, и будь мы с Валентиной не женщинами, а мужчинами, чьи действия подвергаются хоть какому-то логическому анализу, Японец точно бы поймал нас сегодня в аэропорту. И один бог знает, что было бы дальше.

С этого дня я занялась прослушиванием номера Японца. Не могу сказать, что это доставляло мне большое удовольствие. Я оказалась в курсе многих его интимных проблем. Оказалось, что он страдает желудочными коликами, остеохондрозом, частичной импотенцией, по утрам имеет обыкновение петь в туалете, пить кефир и чрезвычайно любит свою тетушку, проживающую в Твери. Упомянутая тетушка, судя по репликам Японца, была уверена в том, что ее племянничек Павел, бывший работник КГБ, теперь работает в туристической фирме экспедитором, любит искусство, подвизается в развлекательной индустрии, за что и получает прекрасные деньги.

Впрочем, тетушкины представления о занятиях Епанчинцева были не так уж и далеки от истины. Ежедневно Японец выезжал на своей синей «Ауди» (которая, кстати, оказалась взятой напрокат, как я вычислила по номеру) из гостиницы и колесил по городу, заезжая в огромное количество мест, зачастую мало сочетающихся друг с другом. Однажды в течение одного часа он заезжал в Эрмитаж, в баню на Лиговке, к кассам стадиона «Петровский», а закончил свой вояж посещением старенького двухэтажного особнячка, в первом этаже которого, как я позднее узнала, размещался обыкновенный публичный дом, прикрытый, как водится в России, невинным названием «Кудесницы. Массаж».

Но никаких, даже косвенных, признаков общения Японца с Родионом я не находила, и уверенность в том, что босс вообще тут, в Петербурге, помимо моей воли таяла с каждым днем. Всплывали вопросы: а что, если Японец, узнав о нашем побеге и о похищении информации, получил приказ о нежелательности дальнейшей работы с Шульгиным и убрал его? А если я своей неуместной резвостью приговорила одного из самых дорогих мне людей к смерти? Конечно, Родион Потапович человек не простой, с огромными связями и прикрытием, но так то ж в Москве, а тут совсем, совсем другая епархия. А что, если?..

Вопросы без ответов множились, нарастали, как снежный ком, и на исходе десятого дня я уже начала терять надежду, как вдруг короткий разговор вернул мне оптимизм и доброе расположение духа.

Разговор этот состоялся, как легко предположить, в номере Японца. Он говорил по телефону, и я могла слышать только одного участника беседы. Но реплики Японца были весьма красноречивы, и едва ли можно было не догадаться, кто же, собственно, говорил с Епанчинцевым.

– Я же тебе говорю, что все эти адреса оказались совершенно пустыми, я перепроверял, что тут!.. – горячился Японец, и в его голосе проскальзывали металлические нотки.