Ксения Баженова - Убить своего дракона

Все разъехались. Она боялась выйти из комнаты, проверяла окна — закрыты ли. Сидела неподвижно на кровати. Ждала кошку. Раны на шее саднили. Хотелось в туалет, и, когда терпеть стало совсем невмоготу, подошла к окну и, слегка приоткрыв занавеску, наблюдала за садом: не шарится ли где эта тварь? Под колпаком сгустились тьма и тишина, верхушки деревьев замерли, будто заколдованные. А листья на ветках были будто из цветного муранового стекла — тронь, и упадут на землю, и расколются вдребезги.

Осень была еще довольно теплой и даже хлюпала коричневой жижей под ногами и облетала влажными листьями. Но это там, по ту сторону сферы. В той деревне, где жили люди, и горели окна, и лаяли собаки, и дым шел из труб. А здесь все застыло театральной декорацией.

Владлена осторожно вышла из комнаты, каркнули воронами несмазанные петли. Никогда, никогда раньше они не кричали так громко. Каждый шаг, каждое прикосновение босой ступни к деревянным доскам отзывалось кошачьим мяуканьем, заставляло настораживаться и прислушиваться. Унижение втирало Владлену в эти стены, страх размазывал ее по полу, предстоящая бедность и ненависть Коленьки замыкали в ней нервы-провода… Черное сучье отродье мерещилось везде. Как чеширский кот, оно плавало в воздухе, висело под потолком, подкрадывалось сзади, выглядывало из-за угла. Эта чертова Ляля! Но Владлена все-таки дошла и облегчилась — в темноте, с закрытой дверью. Не-е-ет! Они ее драными кошками и угрозами не возьмут. Не на ту напали. Мутите Владленочке голову, а не выйдет. Владленочка умная, сильная, хитренькая. Преследовавший ее призрак кошки она усилием воли стала менять в своем воображении на труп адвоката. Только привидится ей Ляля в углу туалета или за спиной на бачке, сразу представляет себе, что это мертвый адвокат, и хохочет заливисто, качаясь грузным телом, от чего старенький унитаз под ней ходит ходуном.

Дошла до кухни, не включая света. Ведь зажги его — и настоящая живая тварь возникнет перед ней, развалившись на кресле или, тьфу-тьфу, сидючи на кухонном столе. Только царапины саднили чуть ниже затылка. Она достала из шкафчика все бутылки, которые там стояли, большую чашку и в свете луны, расплескивая большую часть мимо, сделала себе адскую смесь, которую тут же залпом выпила, потом сделала еще. После достала из ящика кусачки, подошла, пошатываясь, к электрощитку и перекусила все провода. Так вот! Не найдете Владленочку. Потом долго рыдала на диване в гостиной, забывалась, просыпалась с гудящей головой, снова проваливалась в сон, после тошнилась прямо на пол, говорила с Лялей, которая улеглась сверху и неотрывно смотрела в глаза, и нельзя было шевельнуться, иначе кошка вскочит и сдерет кожу со всего лица, и тогда точно Владлена никогда не увидит труп адвоката воочию. Она видела его в тяжелом сне, висевшего в петле с синим лицом, сама ходила по кругу, чеканя шаг, как эсэсовка, и кричала, глядя на него и брызжа слюной: «Повесился, потому что стыдно стало! Повесился, потому что стыдно стало!»

За окном стояла серая мгла — то ли раннее утро, то ли пасмурный день, не различить. Хотела включить телевизор — не работает. Вспомнила, что все провода перерубила кусачками. Когда сумерки сменились темнотой, доползла до кухни — выпить воды. И подумала, что если сейчас придет черная Ляля, она совсем не испугается, а возьмет и придушит ее. Или посадит в мешок и кинет еще раз в колодец — тогда точно не сбежит. Поднялась к себе и легла в постель. Через какое-то время попыталась встать, но ноги подгибались и не слушались, она глотнула воды из кувшина (хорошо, что взяла с собой в комнату) и снова легла. И ей все грезилось, что вот сейчас приоткроется дверь и войдет кошка или адвокат. Войдет и убьет ее, и она ничего не сможет сделать.

Щеки полыхали, как осенняя рябина за окном, одеяло не согревало, вода не остужала, обрывочные мстительные мысли барабанили в голове, больно кусали. «Может, я умираю? — подумала Владлена. — Так даже лучше». И отпустила весь этот мир с его мурановыми листьями, туманными сферами, домиком со ржавым флюгером-петушком, огородиком и садом, выкорчеванными сиренями, тряпками, швабрами, моющими средствами, красными цыпками на руках, умершей Ольгой, Лялей, адвокатом и Коленькой. Как-нибудь сын сам пробьется…

А когда проснулась, уже не понимала — что за день был по календарю. Небо заглядывало в щель между задернутыми шторами синим батистом, и первая мысль посетила Владлену: надо приготовить хороший ужин, Марк придет сегодня, покончу с ним и отпраздную. Весь день чистила и убирала, хотела стереть прошедшие с Ольгиной кончины дни-следы. У Владленочки сегодня Чистый Четверг, ее собственный. Сходила в сельпо, купила копыто, мясо для холодца, водочки. Очень любила бывшая домработница холодец. Бывшая, потому что сегодня все станет ее собственным. Убьет его и кинет в колодец, как падаль. Разрубит на куски — и по пакетам. Она была уверена в этом так же, как в своем имени — Владлена, без каких-либо доказательств и подтверждений.

Как раз все закончила. Сидела на кухне, точила нож… И услышала, как он заходит. Даже не удивилась. Но на секунду, только на одну секундочку, засомневалась: сдюжит ли? Так он, зараза, прямо сразу ее раззадорил, и кошка эта все ходила, ходила кругами, мутила мозг. Но была ли она явью, Владлена уже сомневалась.

Она для Коленьки старалась, так старалась. Чего ему не хватало? Вся без остатка вкладывалась, во всем его поддерживала, почти на преступление пошла. Мысли грустно булькали, перетекали в голове по гашенным медикаментами извилинам. Нервов не задевали, проецировали плавную перманентную тоску.

В Ярославле на станции купила у предприимчивых хозяюшек кусок жареной куры, с утра ни крошки во рту не было, и, не удержалась, приобрела самую дешевую бутылочку пива. Хотя пить ей врачи запретили. Да еще велели отмечаться в районной поликлинике. Позор-то какой. Психованная она теперь получается. А если слух пойдет? Только бы с работы не погнали. Темно за окном, и темно на душе. Когда за окнами поезда уже видны стали только черные очертания деревьев да фонари на пролетающих станциях, Владлена смотрела на свое отражение в стекле. Везде складки, везде — и у губ, и на подбородке, и на лбу. Волосы сальные, забраны в бессменный пучок. Олимпийка до ворота. В ней забрали, ее и выдали при выписке. Ничего нового себе не покупала, все для сыночки. И адвокат привез куртку. В ней в конверте с надписью «расчет» лежали деньги. А так бы пришлось идти к нему на поклон, унижаться, просить хотя бы на билет. Они не виделись, но завхозша сказала. Заботливый, едрить твою мать. Деньги забрала, а в ответ, на всякий случай, оставила в том же конверте адрес свой и записку с просьбой, если возможно, позаботиться о Коле. Да вряд ли адвокат станет ее слушать.