Екатерина Лесина - Серп языческой богини

Смерть.

– Именно.

Она делает шаг, оставаясь на месте. Но оказывается рядом. И руки ложатся на плечи, узкие ладони с длинными трехсуставчатыми пальцами.

– Верни украденное.

Губы неподвижны. И голос звучит внутри.

– Если ты о камешках, то извини. Так получилось. У меня не было выхода…

– Врешь!

Ну да, бессмысленно врать собственной галлюцинации.

– И мне не нужны камни. Пусть себе… украденное верни. Видишь? – Ладони ее пусты. Два слюдяных цветка. – Его забрали.

– Кого?

– Серп.

– Серпа я точно не брал.

Бред становился крепче, выдержанней, что, в общем-то, для бреда типично.

– Ты – нет. Она – да. Заблудшее дитя.

– Разве у смерти бывают дети?

– Почему нет? Она… и ты. Раньше – больше. Сейчас – забыли. Но вы есть. Ты есть.

Ладони касаются лба, толкают, выталкивают из круга. Далматов падает в метель и катится по рыхлому легкому снегу. Долго. Бесконечно. А когда останавливается, то понимает, что ветер стих.

И дом рядом. Темная глыбина с белым дымом, что тянется из трубы, связывая землю и небеса. Далматов лежит на спине и смотрит в небо.

Прояснилось. Луна круглая, полная, хотя Далматов точно знает, что до полнолуния далеко. И звезды россыпью, хрустальные, словно осколки ледяной богини.

Ее не существует.

Громко хлопает дверь. Снег скрипит под ногами. И тень падает на лицо.

– Ты ранен? – спрашивает тень голосом Саломеи.

– Нет.

– Тебе плохо? Илья… ты меня пугаешь.

– А ты – меня.

Рывком сесть не получилось – напомнило о себе плечо. Больно. И холодно. И в ушах по-прежнему звенит. Наверное, он снова провалился. Бывает. Раньше ярость была, теперь – галлюцинации.

Саломея помогла подняться.

– Ты о чем думала, когда из дому уходила? – Злиться на нее сложно. А ведь собирался убить, тело спрятать и отправить книги памяти в архив. – Ты о чем, черт тебя побери, думала?!

На этот виноватый вид Далматов не поведется.

– П-прости. Пожалуйста.

И она сделала то, чего Илья никак не ожидал: обняла.

– П-пойдем… в тепло. Ты же ледяной весь.

– Ты не лучше.

– Я щеки обморозила. И руки тоже. Не сильно, но… кожа слазить станет. Так Зоя сказала. У нее новый комбинезон. Красный в кляксы. На осьминогов похожи. И еще сказала, что ты за мной пошел. Я ведь только во двор… продышаться. Там так душно было. А потом вдруг в лесу оказалась. И волка видела. Он меня к берегу вел. И Толик следом. Шел. Снимал. Он на психопата похож.

С этим Далматов согласился охотно. Но промолчал, опасаясь спугнуть момент.

– А на маяке пробой. И тело. Светловолосый такой парень. Его усадили на край и привязали цепью, чтобы не соскользнул. Толик сказал, что знает его. И тело вниз снес. Мы назад шли, когда буря началась. Я отстала… заблудилась. Думала, что все, но меня вывели к дому. Я решила, что это ты… а Зоя сказала – тебя нет. Ушел. И ветер.

– И ты следом?

– Конечно. А как по-другому?

Действительно, как?

Печь доедала остатки дров. Огонь расступался, позволяя уложить поленце на перину серого пепла, и мягко, нежно обволакивал белую древесину.

Раздавался хруст. Вспыхивала щепа. Раскалялась докрасна металлическая плита.

На завтра уже не хватит.

– А макароны вредны для фигуры, – заметила Зоя, сидевшая на столе. Она жевала тонкие хлебцы, смахивая крошки на пол. – Если только не из твердых сортов пшеницы.

Толик устроился в углу. Разобрав камеру, он натирал каждую деталь вельветовой тряпицей и был всецело увлечен процессом.

– И мясо очень вредно. Ты знаешь, что животные перед смертью выделяют негативную энергию и она передается вместе с мясом?

Хлебцы хрустели. Крошки летели.

Не отвлекаться, иначе будет взрыв.

Нельзя бить женщин, даже если очень хочется.

– От этой энергии тело стареет. Изнутри. И морщины появляются. А еще кожа становится желтой.

– Ты понимаешь, что здесь произошло убийство? – спросила Саломея. Она держалась в тени, словно опасаясь привлечь внимание.

Руки у нее и вправду красные, а ногти белые. Голос осип, глаза блестят подозрительно. Но она не чувствует себя больной. Химические чудеса, иллюзия здоровья.

Надолго ли ее хватит?

– Толик показывал. Клево. Я думаю, что теперь Толиково кино купят. Ну, оно же про настоящее. И я там. Я решила в Москву не ехать. В Лондон. Англичанки все уродины. А тут я… У меня с бритишем в школе нормуль было.

Дура.

Но дура ли? Или притворяется? Не поймешь. Одежда на ней самая подходящая для нынешней погоды. Костюм. Ботинки. Даже шапочка с подкладкой на гагачьем пуху. И маска лыжная имеется, чтобы личико не обморозить.

Повезло угадать? Или Зоя знала, куда едет?

– Не боишься, что и тебя тоже? – Саломея поставила открытую банку на плиту. Брала двумя руками, зажимая основаниями ладоней, а пальцы оставались полусогнутыми.

Болят, наверное.

– А меня за что? Я же ничего не делала! Хочешь? – Зоя протянула половинку хлебца. – Здесь отруби. И цельные злаки. Попробуй. Правильное питание очень важно для здоровья. И настроения тоже.

Все-таки иногда очень хочется ударить женщину.

Далматов придержал Саломею за локоть.

– Тебе и вправду надо поесть. А потом займемся руками.

Ложку она держала в кулаке, ела медленно, тщательно прожевывая каждый кусок. И глотала, характерно вытягивая шею.

Толик снимал. Он ел руками, точнее одной, потому как правой придерживал камеру, а левой выуживал из кастрюли макароны и куски тушенки, отправляя их в рот. Глотал не жуя.

Потерял он Саломею? Или бросил?

– Тоска… – Зоя подсела ближе, прижалась плечом. – Расскажи чего-нибудь…

– Расскажи, – присоединилась к просьбе Саломея. – Сказку. Про остров Роанок. Про жнецов.

И украденный серп, который Далматова просили вернуть.

Камера замерла, взяв в прицел Саломею. И это не нравилось Зое. Далматову, впрочем, тоже.

– Давным-давно… в веке шестнадцатом, а точнее в 1584 году, некий Уолтер Рейли, личность авантюрного характера, решил сделать любимой женщине подарок.

У Саломеи день рождения в июне. Хороший месяц. Только солнца чересчур уж много.

– А поскольку любил он королеву, то и подарок искал соответствующий. Снарядил экспедицию. Плыл-плыл и приплыл к берегам Америки.

– Я знаю! Ее Колумб открыл! – Зоя хлопнула в ладоши.

– Землю назвали Вирджиния. В честь несгибаемой королевской девственности. Подарок понравился. И ее величество Елизавета I милостиво разрешила Рейли земли колонизировать. Дала на всё десять лет. Не успеет выстроить поселок – потеряет право. А с ним и грядущий доход.

Далматов рассказывал эту историю Таське.

Первая встреча, почти свидание. Во всяком случае, ей все представлялось именно свиданием, которое перерастет в роман. Любовь с первого взгляда. Кипение страстей.