Алина Егорова - Дар богов

Вторая попытка проникнуть в жилище отца тоже не увенчалась успехом. Заметив направлявшуюся к парадному старушку, Марина ринулась за ней. Оказавшись на площадке около лифтов, она обрадовалась, словно уже попала в квартиру. Поднялась на восьмой этаж и нарвалась на очередную преграду – дверь, отделявшую общий коридор от лифтового холла. Звонков на двери не оказалось. Как быть в такой ситуации – непонятно. Марина отчаянно забарабанила кулаками по металлической обивке. Стучала она от души, так что грохот стоял приличный. Но ей никто не спешил открывать, жильцы сидели в своих норках как мыши.

Приехал лифт, выпуская из своих объятий почтенного вида мужчину, похожего на Шаляпина.

– Вы к кому? – деловито поинтересовался он, открывая дверь.

– Ой, спасибо! Я в девяносто шестую, к папе! – радостно завопила девушка и помчалась по коридору искать квартиру отца.

– Так вы к Василию? – почему-то удивился «Шаляпин».

– Да, к Василию Петровичу!

И опять ей никто не открыл. Девяноста шестая квартира была неприступна, как крепость.

– Я здесь подожду, – неуверенно, словно спрашивала разрешения, произнесла Марина. Мужчина ничего не ответил, по большому счету, ему было все равно.

Звук подкатившегося лифта, шаги, лязганье замка. В коридоре появился высокий, чуть сгорбленный усатый мужчина с помятым лицом, в котором едва угадывались черты бывшего красавца.

«Это он?» – замерло у Марины сердце. В ее сумочке между страницами «Популярной педагогики» лежала его фотокарточка двадцатипятилетней давности, с которой улыбался статный молодец с богатой шевелюрой, а этот… Тощий, как суслик, с угадывающимся под курткой пивным животом, плешивый, с тараканьими усами. Она, конечно, понимала, что время отразится на его внешности – добавит ему благородной седины, сделает лицо более резким и мужественным, фигуру – коренастой…

– Вы ко мне? – настороженно спросил он.

– Я в девяносто шестую, к Василию Петровичу, к папе.

Минута замешательства.

– Пойдемте, – пригласил он нежданную гостью, озираясь на соседа.

Стоило прикладывать столько усилий на поиски, молить языческих богов, копить деньги на дорогу, ехать за тридевять земель, чтобы встретиться лицом к лицу с жестокой действительностью! Она все поняла в этот вечер: что отец не был таким, каким его описывала мать, он не присылал дочери ни подарков, ни денег – он никогда ее не любил.

И вот теперь, без четверти двенадцать ночи, Марина стояла с дорожной сумкой на окраине чужого города. Чтобы не пропасть, нужно было что-то делать. Она решительно оглянулась по сторонам: где-то вдалеке прогромыхал трамвай – транспорт еще ходит. Девушка помчалась к остановке – вдруг подойдет следующий? Тут рядом с ней остановился ехавший в парк троллейбус. Сердобольный водитель предложил подвезти ее. Марина не стала отвергать помощь, уселась на мягкий диванчик и от усталости и укачивания чуть не уснула.

– Выходим, девушка! Я в парк поворачиваю. До метро тут рукой подать, – указал он направление.

Сердечно поблагодарив водителя, Марина поторопилась к метро. Спасительное метро! Станция уже закрывалась, но Марина все-таки успела на последнюю электричку. Она ехала на вокзал, потому что других вариантов ее ситуация не предполагала.

Вонючий и холодный, с обилием шатавшихся повсюду бомжей, вокзал был отвратительным. Чтобы попасть в «чистый» зал, требовалось предъявить билет на поезд, которого у Марины не было. Уезжая, она соврала матери, что едет к Ивану, за которого собирается замуж. Она предполагала, что остановится у отца, поживет, найдет работу, потом, может быть, выйдет замуж, чтобы мама успокоилась. Как теперь возвращаться домой? Как смотреть людям в глаза, слушать шепотки за спиной и бесконечное мамино: «А я ведь говорила!» С работы она уволилась, наврала коллегам то же самое, что и матери. Нет, нельзя ехать назад с позором. Раз она решилась уехать из поселка, нужно идти до конца, а не метаться туда-сюда.

После третьей ночи, проведенной на вокзале, Марина взвыла. Бездомные, которых она раньше в жизни никогда не встречала, пугали ее жуткой антисанитарией и вызывали резкое отторжение. Читая о бродягах в газетах или видя их в телепередачах, Марина по своей душевной доброте их жалела, а оказавшись с ними на расстоянии вытянутой руки, свое отношение резко изменила. Теперь ей стало жалко себя. За то, что она вынуждена вдыхать «ароматы», источаемые бомжами, слушать их брань, рисковать подхватить какую-нибудь заразу. И все это происходит не в лесу и не где-нибудь в подворотне, а в центре большого города – на Невском проспекте! Полицейские ее не трогали, но смотрели с презрением. Ночью на вокзале на нее все смотрели с презрением – и бомжи, и просто забулдыги из пригорода, опоздавшие на свою последнюю электричку.

– Пива хочешь? – ткнул ей бутылкой в грудь потрепанного вида мужичок.

– Нет, спасибо, – помотала головой Марина, пятясь назад.

– А зовут как? Меня – Юрчик, – протянул ей широкую трудовую ладонь.

– Никак!

– Ой-ой-ой! – проойкал он нараспев. – Коза драная! Думаешь, что ты – особенная? Ты такая же, как и все тут! Таких, как ты, тут – миллион!

Марина метнулась в сторону – искать себе на вокзале другой угол. Терпеть это было невыносимо! Грязный, грубый мужик разговаривает с ней как с последней проституткой. Вероятно, он ее за проститутку и принял. А самое противное, что он был прав, говоря, что она такая же, как и все прочие обитатели вокзала: как та спящая на полу пьяная баба неопределенного возраста или как тот тихий бомжик, устроившийся на картонных коробках. Разве что она не пьяна и не питается на помойке. Но, раз она находится в одинаковой с ними среде, значит, в данный момент их уровни равны. И неважно, что у нее в сумке паспорт с регистрацией, трудовая книжка, диплом, немного денег и ключи от дома. Все равно здесь и сейчас она – бездомная.

Слова бомжа Юрчика заставили действовать. Ранним утром, как только пошел общественный транспорт, Марина перебралась в метро, чтобы выспаться в его теплых и чистых, по сравнению с вокзалом, вагонах. Прокатившись пару раз в оба конца вместе с первой волной спешивших на работу горожан, девушка вышла на Сенной площади. Эту станцию она выбрала из-за ее расположения в центре, и еще – из-за того, что знала ее по произведениям Достоевского. Правда, Федор Михайлович описывал Сенную площадь как весьма мрачное место, наводненное попрошайками и рабочим людом, но все же.

Сенная встретила ее толпой, нищими и лоточниками. Место оказалось неприятным, почти по Достоевскому.

– Золото, золото! Девушка, не желаете продать золото? – обратился к ней парень в темных очках. Он сразу вычислил в ней потенциальную клиентку.