Татьяна Степанова - Валькирия в черном

– Ты с сестрами, все вместе?

– Да, только я не помню, может, это она к нам подошла… Не помню точно. Это важно?

– Важно вот что: вспомни, пожалуйста, что вы ели и пили – ты и сестры.

– Да все ели, все подряд, – Офелия нахмурилась. – Я понимаю, что важно это вспомнить, раз нас отравили. Но мы пробовали все понемногу. Да там столько всего было на столах. Даже Гера… она ведь обычно вообще ничего не ест, не ела, вечно на диете ради фигуры. Мы ели тарталетки с икрой и салат с крабами. Фрукты… Гера ела арбуз, это я помню. И потом пирожные – яблочные меренги.

– А вы с Виолой?

– Ну и мы тоже. Бабушка уговаривала нас съесть что-то горячее, и мы взяли себе зеленое карри на тарелках. Очень острое и вкусное.

– Вы пили алкоголь?

– Да, пили. Нам с Гертрудой мама разрешала пить немного… чуть-чуть – вино или коктейли. А Виолке еще не разрешали, но…

– Но ты ей налила, так?

– Да, это вам свидетели сказали?

– Да, свидетели. Когда вам стало плохо, после того, как вы что-то выпили или съели?

– Но это уже случилось потом, под конец, вечером. Все были в стельку и ждали фейерверк в честь бабушки. Мы уже так наелись, что ничего не хотели. Затем выпили по коктейлю.

– Какому?

– С водкой, – Офелия вздохнула. – И прошло сколько-то времени, и у меня вдруг все перед глазами поплыло. И я почувствовала, как меня всю сводит, точно наизнанку выворачивает.

– Кто приготовил коктейли для вас?

– Бармен. Это же «белый русский», его только в баре делают правильно.

– А что за коктейль принес вам Киселев?

– Не помню, – Офелия пожала плечами. – Он разве нам что-то давал?

Катя оперлась о спинку кровати. Немного информации, и опять все путано, путано, даже того, что вроде казалось очевидным, девушка не помнит. Но в ее состоянии это и понятно.

– Так вы все время, весь банкет держались с сестрами вместе, так?

– Ну не все время, но, в общем-то, да. Павлик потом отвязался от Виолки, и она так загрустила… а мы над ней потешались с Герой. Первая любовь, как не поиздеваться.

– Ты любила… любишь своих сестер? – спросила Катя прямо.

– Да. Очень.

– Но…

– Но Гертруду больше. Нам суждено было умереть вместе, – Офелия снова сказала просто и спокойно, как само собой разумеющееся. – А теперь такая тоска одной.

«Вот и поди разберись в подростково-юношеских отношениях. Пять минут назад утверждала, что ненавидела сестру. Потом – что обожала, теперь вот тоскует и хочет умереть. – Катя мысленно приказала: – А ты вспомни себя в шестнадцать лет. Нет, у меня… у нас все тоже, конечно, клубилось, клубилось, но все как-то проще, светлее… Не ври, тогда все казалось ужас как сложным».

– Среди ваших гостей много было тебе незнакомых, так? А знакомых?

– Полгорода, все, кто у папы деньги клянчил, все явились.

– А кто-то из семьи Пархоменко был?

– Нет. Странно, если они явились бы – тетя Роза и тетя Наташа.

Катя отметила, что Офелия назвала заклятых врагов своей семьи так по-домашнему.

– Может, кто-то из гостей показался тебе подозрительным?

– С какой стати? Так все напились, мы с сестрами над всеми потешались.

– И все же, Офелия, вспомни, может, что-то показалось тебе подозрительным. Или даже нет – просто встревожило, насторожило. Ты же умная, – Катя беззастенчиво прибегла к лести. – Подростки порой видят гораздо больше, чем взрослые, и все замечают.

– Ну, бабушка наша говорит, что здесь, в Электрогорске дети взрослеют рано.

– Почему?

– Наверное, воздух такой, атмосфера, – Офелия пожала плечами. – Если я скажу вам одну вещь, вы никому не расскажете?

– Офелия, я не могу тебе обещать, если это окажется важным для следствия, об этом должны узнать мои коллеги – оперативники, следователь прокуратуры.

– Я имею в виду: вы не расскажете об этом моим – маме и бабушке?

– Это я тебе обещаю.

– Гертруда встречалась с ним.

– С кем?

– С тем, конечно, кого вы имели в виду, когда спросили, был ли кто-то из Пархоменок у нас тогда.

Стоп. Катя заморозила глупый вопрос «Ты кого имеешь в виду?», уже готовый сорваться с ее губ. Если и это подростковый тест, как песня «Abney park», так надо не облажаться. Кто же этот «он» из семьи Пархоменко, где после убийства главы семьи остались лишь мать, вдова да… младший брат…

– Гертруда встречалась с братом Александра Пархоменко?

– С Мишелем. Вы не скажете бабушке и маме?

– Нет, конечно, но как же так, ведь он же… ведь их… то есть его брата подозревали…

– В убийстве папы? Я ей это говорила тысячу раз. Но он… Мишель влюбился в нее. Вешал ей лапшу на уши, твердил, что любит без памяти много лет, с тех пор, как увидел на том дне рождения, когда ей исполнилось пятнадцать. И она ему поверила, дурочка, влюбилась в него тоже.

– Подожди, постой… Михаил Пархоменко был влюблен в Гертруду в течение нескольких лет?

– Ну да, он ей так говорил.

– До гибели вашего отца ваши семьи, выходит, общались?

Офелия кивнула.

– Но он взрослый мужчина, намного старше твоей сестры. В отцы ей годится.

– Это его только распаляло. И ее тоже.

– Как, когда они стали встречаться, где?

– Тайком. Они столкнулись в ночном клубе, в Москве, кажется, в мае, устроители конкурса красоты там давали что-то вроде презентации. А Гера ведь стала королевой красоты. Ну и он там появился, вроде бы случайно. С того вечера майского у них все и началось. Весь этот роман. Точно наваждение какое-то. Она спала с ним.

– Все в городе твердят, что Пархоменко враги вашей семьи. И в смерти его брата на Кипре подозревают…

– Во-во, почти шекспировский сюжет, как и наши домашние клички, – Офелия откинулась на подушки. – Я пыталась ее как-то урезонить. Но он ведь трахал ее, она просто светилась вся от счастья после их свиданий. И не только трахал, она мне рассказывала – мог трусики с нее зубами стащить, а потом засунуть к себе в брюки, к члену, и ходить так целый день. И слать ей эсэмэс, как у него на нее стоит. Это их заводило даже больше, чем секс. Что я могла? Разве я что-то могла? А потом она одумалась. Видимо, поняла, послушала меня, что так больше продолжаться не может, надо рвать. И она с ним порвала.

– Когда это случилось?

– Как раз накануне юбилея. За несколько дней.

– И как Михаил Пархоменко это воспринял?

– Он звонил ей постоянно, она ему не отвечала. Мучила его, изводила.

– Офелия, это очень важные сведения, если потребуется, ты подтвердишь их на допросе у следователя?

– Только если об этом не узнает мама. И бабушка тоже. Иначе я ничего не скажу.

– Ты подозреваешь, что Михаил Пархоменко из мести мог отравить Гертруду и вас?

– Не знаю, не сам ведь, если только нанял кого-то из обслуги, денег заплатил. Мама про них, про всю их семью говорит, что они все делают чужими руками. Но вообще-то, я не думаю, что он мог причинить Гере вред. Я однажды их видела вместе в Москве… в кафе. Я не следила за ними, просто так получилось случайно. Он так на нее смотрел восторженно, восхищенно. Она из него веревки вила.