Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

– И я скучаю, – призналась адвокатесса. – И при первой же возможности примчусь к тебе.

«А вот этого не надо, – подумал Танкован. – Работай, родная, пока работается. Добывай денежку, стриги купоны, делай карьеру. Без нее ты никомушеньки не нужна. Даже Ферзяеву!»

– А у нас были гости, – невинно сообщил он.

– Гости? – Судя по голосу, Михеева встревожилась. – Кого еще принесло?

– Принесло Геннадия Александровича Ферзяева. – Максим причмокнул. – Волчонка в овечьей шкуре.

В трубке повисло молчание.

– Это ведь твой… словом, отец твоего ребенка? – уточнил он.

– Что он тебе наговорил? – хрипло спросила Татьяна.

– Наговорил достаточно, чтобы пробудить жалость в любом, – усмехнулся Танкован. – Но не во мне.

– Прости, – тихо сказала она. – Я должна была тебя предупредить…

– Не расстраивайся, любимая. – Максим растягивал слова, демонстрируя великодушие победителя. –

Этот визит, как оказалось, был совсем не лишним. Я отчетливо понял, что он за птица. Господин адвокат давил на сочувствие, изображал безнадежно влюбленного, отвергнутого поклонника. Но я его раскусил, Таня. И очень рад, что смогу тебе открыть глаза на то, в какой чудовищной, жуткой сомнамбуле ты пребывала, под каким сильным внушением находилась. Я расколдую тебя, родная…

– Тебе это уже удалось, – сказала Михеева. – Любовь – лучшее и самое действенное лекарство.

– Мы еще поговорим об этом, – пообещал он. – А пока я настоятельно советую тебе уволить этого проходимца.

– Я подумаю… – вздохнула она.

– Сделай это, – настаивал Танкован. – И разом обрубишь канат, которым Ферзяев пытается к тебе пришвартоваться. – Он цокнул языком. – Одну ниточку я уже обрубил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я отобрал у него ключи от квартиры! – Максим не скрывал торжества. – И настоятельно порекомендовал не искать с тобой встреч. Слышишь, Таня?

– Слышу, – грустно молвила та. – Спасибо тебе…

– Где оптимизм и радость в голосе? – поинтересовался он. – Ты, наверное, не поняла: этот тип больше не появится здесь, перестанет тебя преследовать, запугивать и унижать.

– Я поняла, – так же тихо возразила Михеева. – И сказала тебе спасибо.

– Пожалуйста, – буркнул Максим.

– Не обижайся, – попросила адвокатесса. – Пойми и ты: я еще не привыкла к такой стремительной смене событий. Моя личная жизнь долгое время была похожа на спящее болото. И только сейчас я начинаю просыпаться, только теперь начинаю ощущать красоту и силу настоящего чувства, только благодаря тебе становлюсь счастливой…

– Ладно, – проворчал он. – Я понимаю.

– Скажи, ты дождешься меня, если я примчусь через пару-тройку часов? – Голос Михеевой зазвенел лукавством. – Не сбежишь на работу?

Танкован помрачнел. Сейчас ему предстоит сообщить этой щебечущей дурочке, что он не только не дождется ее возвращения, но и вообще не придет ночевать. А это непросто. Когда отношения только набирают обороты, когда важна каждая мелочь, каждая деталь, когда пустяшный знак внимания кажется добытой с неба звездой, когда слова воспринимаются значительно, ласки – горячо, а поступки – восторженно, такое признание равносильно краху, падению с небес на грешную землю. Нужно быть предельно осторожным, преподнося любую неприятную новость, а уж такую – тем паче. Здесь хороша полуправда, а значит, придется опережать события и выдавать за уже случившееся то, чему он еще не получил подтверждения. Чистая рулетка. Игра на поле.

– У меня для тебя сюрприз! – жизнерадостно хохотнул Максим. – Не хотел говорить вчера, чтобы не сглазить!

«Как бы и сейчас не сглазить, – подумал он. – Эта стерва Лиснянская почему-то медлит с хорошей вестью».

– Сюрприз? – обрадовалась Татьяна. – Ты хочешь мне сделать подарок?

Танкован замялся. Такая простота, как говорят, хуже воровства.

– В некотором роде, – неопределенно промычал он. – Я просто полагал… смел надеяться, что отныне мои успехи для тебя так же важны, как и твои – для меня. То есть я думал, что теперь мои радости – это и твои тоже.

– О, разумеется! – спохватилась Михеева. – Мне кажется, я обрадуюсь за тебя больше, чем за себя. Говори же, милый! Не томи.

– Меня повысили! – выдохнул он. – Ты только представь: вчерашний студент, на работе – без году неделя, а уже заметили, оценили!

– Это чудесно! – восхитилась адвокатесса. – Я плохо разбираюсь в ваших делах, но скажи: тебе доверили новый сложный проект?

– Лучше! – воскликнул Максим.

– А что может быть лучше после двух месяцев работы? – удивилась она. – Неужели тебя назначили старшим специалистом?

– Еще лучше! – Танкован даже взвизгнул. – Меня утвердили в должности начальника системного отдела!

– Я потрясена, милый, – восторженно прошептала Татьяна. – Я догадывалась, что ты гений, но даже не предполагала, что такой успешный. А велик ли отдел?

– Одиннадцать рыл плюс два консультанта, – горделиво сообщил он. – Оцени! В двадцать три года!

– Поздравляю! Я так рада за тебя, Максимка! Правда, так рада!

– Но есть одно скверное обстоятельство. – Его голос упал. – Очень скверное…

– Что такое? – встревожилась адвокатесса. – Ты здоров?

– Лучше бы я заболел! – Танкован перешел почти на хрип. – Я даже подумал: лучше бы мне вообще не предлагали повышения!

– Да что стряслось? – В ее голосе появились панические нотки. – Ты передумал… быть со мной?

– Наоборот, любимая! Я всем сердцем этого хочу. – Он выдержал паузу и произнес похоронным тоном: – Тем тяжелее для меня необходимость срочно принимать дела в новой должности, чтобы успеть к завтрашней планерке подготовить доклад. Боюсь, мне придется всю ночь корпеть за рабочим столом, вместо того чтобы ласкать тебя, гладить твои волосы, целовать твои глаза…

– Господи! – Татьяна облегченно вздохнула. – Это вся твоя беда?

– А разве этого мало? – укоризненно воскликнул Максим.

– Милый! Это, конечно, грустно, но не настолько, чтобы и самому терзаться, и меня пугать! Работай, сколько потребуется, мой гений, а я буду ждать тебя!

– Ты самая лучшая на свете, – печально резюмировал он. – До встречи, моя принцесса. – И нажал «отбой».

Где-то далеко, может быть, этажом выше, вдруг забили часы. Гулко и настойчиво, удар за ударом отмеряя непонятное время. О чем возвещают куранты в двенадцать двадцать?

Танкован удивленно поднял брови и прислушался. Сумасшедший и бестолковый звон. Как набат, как эхо тревожных перемен. Что за чудаки живут там, наверху? Может, у них не только часы, но и жизнь сломана? А может, наоборот, у него – который внизу – что-то не так? Пятнадцатый удар… Семнадцатый…

На двадцатом все смолкло. И в наступившей тишине вдруг весело запиликала трубка: «са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет».