Питер Мэй - Опасная тайна Зала фресок

— Я решил, раз уж мы здесь, показать вам это место, — сказал Фрэнк. — Когда-то каменотесы устроили себе тут комнату для отдыха, salle des carriers, [22] Зал каменотесов (фр.). которую постепенно стали называть salle de repos. [23] Комната отдыха (фр.). Так ее именуют и сейчас. Это излюбленное место встречи туннельных крыс. Время от времени мы их гоняем, но у них чертовски хорошая система раннего оповещения.

Энцо бродил по безукоризненно спланированной каменной комнате более чем в тридцати метрах под ничего не подозревающим городом, прикасаясь кончиками пальцев к холодному гладкому камню. В полукруглой нише, вырубленной в дальней стене, была вырезана дата: 1904 год. Всего сто лет назад рабочие построили себе эту комнату отдыха. Можно представить, на что походила жизнь поколений каменотесов, добывших сотни тонн камня из цельного известнякового пласта глубоко под землей, чтобы построить город. Какое же существование они влачили в этом темном и душном подземном мире?

Фрэнк посмотрел на него с легкой усмешкой:

— Надо вам как-нибудь в склеп наведаться.

— В склеп?!

Раффин пояснил:

— В восемнадцатом-девятнадцатом веках городские власти распорядились очистить центральные парижские кладбища от останков умерших от эпидемий. Для захоронения выкопанных костей выделили одиннадцать тысяч квадратных метров катакомб в Данфере. Там в тоннелях около шести миллионов покойников — целые штольни забиты от пола до потолка. Из костей и черепов выложены затейливые узоры, — усмехнулся он. — Полагаю, те, кто занимался перезахоронением останков, знали толк в черном юморе.

Оставалось удивляться странной иронии судьбы: хранившие шесть миллионов человеческих останков катакомбы отдали единственный интересовавший их череп в ящике.

— Ладно, — оборвал себя Раффин. — Мы ведь сюда не за этим пришли?

— Нет, — ответил Фрэнк и повел их назад по галерее, в стенах которой зияли кроличьи норы боковых тоннелей. На стенах попадались красиво вырезанные названия улиц, проходивших наверху, — бульвар Венсан, улица Альбера Байе, — соседствовавшие с нацарапанными или написанными аэрозольной краской слоганами менее элегантного поколения.

Дойдя до надписи «Route de Paris á Choisy Côté Est», [24] Дорога из Парижа в Шуази, восточная сторона (фр.). они свернули налево, в узкий поперечный туннель, как бы перейдя на другую сторону улицы.

— Мы сейчас под улицей Шуази, — сказал Фрэнк. — Наверху Чайна-таун.

На другой стене значилось: «Дорога из Парижа в Шуази, западная сторона», но здесь прохода не было: свод и часть кладки осыпались, и путь преграждала гора камней, земли и щебня.

— Ну, вот и пришли. — Фрэнк обернулся, едва не ослепив светом фонаря своих спутников. Энцо и Раффин одновременно прикрыли глаза ладонями. — Ящик нашли здесь. Генеральный инспектор каменоломен регулярно присылает специалистов проверять участки будущих новостроек. Какой смысл возводить небоскребы, если они тут же провалятся? Ну и один наблюдатель наткнулся на это обрушение. Похоже, ящик был спрятан в стене, замурован в нише. Не обвались свод, так ничего и не нашли бы.

Мир снаружи показался ослепительно белым и яростно-горячим. К свету глаза скоро привыкли, но Маклеод чувствовал, что придется долго греться на солнышке, прежде чем его перестанет колотить от ледяной подземной сырости. На площади Италии была пробка. Бродили дневные покупатели. Белые флаги с красными китайскими фигурками развевались на фонарных столбах по обе стороны маленького парка в центре площади, из-за которого и возникло круговое движение. Энцо впервые обратил внимание, как много здесь людей восточной внешности — этнических китайцев из французского Индокитая. Глядя на улицу Шуази с красными бумажными фонариками и мерцающими неоновыми фигурками, обозначавшими границу Чайна-тауна, трудно было поверить, что только что они побывали глубоко под землей.

Фрэнк ушел искать инспектора Тома. Раффин тщательно отряхивал брюки.

— Что теперь?

— Я собирался поговорить с патологоанатомом.

Раффин посмотрел на часы и покачал головой:

— Тогда давайте без меня. Мне все же нужно зарабатывать на жизнь. И я хочу побыстрее переодеться.

От площади Италии до набережной де ля Рапе в Двенадцатом округе было всего четыре остановки на метро. В прескверном расположении духа Маклеод трясся в переполненном вагоне, щурясь от солнца, короткими залпами пробивавшегося через черные балки решетчатой арки — поезд проезжал по мосту через Сену. От стиснутых в вагоне вспотевших, разгоряченных тел жара казалась нестерпимой. Разглядев на западном берегу квадратное кирпичное здание Института судебной медицины, Энцо мрачно подумал, что тела, хранящиеся там в выдвижных холодильных камерах, лежат в куда более комфортной температуре.

Энцо не питал особого оптимизма. То, что представлялось неожиданным развитием событий — негаданное обретение черепа в ящике со странной коллекцией впридачу, — скорее всего окажется ложным следом. Если патологоанатом восстановил лицо по черепу без растительности на лице и голове, тогда это не Гейяр. При полном разложении плоти и мозга волосяной покров все равно остается. Чтобы волосы абсолютно истлели, пяти лет недостаточно. Даже у Тутанхамона сохранились следы шевелюры.

Получается, в сухом остатке нет ничего, кроме голой теории на основе пятен крови на церковном полу, загогулин в ежедневнике и французского фильма пятидесятилетней давности.

Сойдя на набережной де ля Рапе, Маклеод пошел пешком по берегу Сены под оглушительный шум машин на скоростной автомагистрали внизу. У другого берега покачивались пришвартованные к причалу Святого Бернара катера речной полиции. В маленьком сквере перед моргом не было ни души. Машины и грузовики с грохотом мчались через мост Аустерлиц, дробный перестук колес поездов метро лишь немного смягчало шуршание шин. Не самый тихий городской уголок, но Энцо справедливо рассудил, что клиентов морга шум не беспокоит.

Тела хранились внизу, за толстыми каменными стенами подвала, и вскрывались в отделанных кафелем подвальных же прозекторских патологоанатомами, ведавшими мрачными тайнами смерти. Ко входу вели лестница и пандус для колясочников. Не без мрачного юмора Маклеод подумал: «Хорошо, хоть облегчили спуск в морг инвалидам». Поднявшись по ступенькам, он прошел в просторную приемную, уставленную бюстами знаменитых врачей, и спросил доктора Генри Беллина.

Кабинет Беллина был на втором этаже. Несмотря на возраст, шестидесятилетний патологоанатом производил впечатление человека, распираемого нервной энергией. Твидовый костюм висел на высоком угловатом докторе как на вешалке: плоти на нем было меньше, чем на некоторых трупах в подвале. Беллина отличала не знающая дневного света бледная кожа и сильные костлявые руки, так чисто вымытые, буквально выскобленные, что на них больно было смотреть. Когда Маклеод вошел, врач как раз наводил порядок на письменном столе, собираясь уходить домой, — как большинство патологоанатомов, он был патологическим чистюлей.