Питер Мэй - Опасная тайна Зала фресок

Раффин пожал плечами:

— Французы говорят: «Пытаться выжать масло из стены — невыполнимая задача». On ne saurait tirer de l’huile d’un mur. Невыполнимая задача.

— Так вот, насчет стен и масла не знаю, но кровь из камня — запросто.

Раффин нахмурился:

— Даже кровь десятилетней давности?

— И даже из каменных плит пятнадцатого века, — с легкой улыбкой кивнул Маклеод. — Чудеса современной криминалистики. Достаточно несложно получить образцы ДНК из собранного материала и подвергнуть их преципитиновому тесту.

— Преципити… Это как?

— Смешиваете ДНК на стекле со свиным антиглобулином. В случае положительной реакции образуется сгусток — преципитин, осадок, и можно сказать, свиная это кровь или нет.

— Мы и так знаем, что свиная! Вы же слышали — кюре сказал: перед алтарем умертвили свинью!

— Правильно. Уже сейчас с полной уверенностью можно предсказать, что подтвердится наличие свиной крови. Но мы смешаем ДНК с человеческим антиглобулином и выясним, нет ли там и человеческой.

Лицо Раффина потемнело, и он с тревогой оглянулся. Табличка на стене гласила: «Соблюдайте тишину». Он понизил голос:

— Крови Гейяра?

— Это тоже можно выяснить по ДНК.

— Вы считаете, Гейяр был убит здесь?

— Не знаю. — Энцо помолчал. — Но он всегда ходил в эту церковь. Да, неприятность с бедной хрюшкой произошла за десять дней до того, как он был официально объявлен пропавшим, но в ту ночь, когда в храм вломились злоумышленники, у Гейяра была назначена встреча с неизвестным лицом, и вокруг записи в ежедневнике он набросал распятие. Очень много совпадений.

— Несколько натянуто. Скачете с одного на другое…

— Возможно, но иногда приходится идти на риск. — После небольшой паузы Энцо добавил: — По словам мадам Гейяр, любимым фильмом ее сына был «Через Париж», где два человека везут куски свинины с одного конца города на другой. Снова совпадение?

— И каковы же ваши предположения?

— Думаю, кто-то заманил Гейяра в церковь и умертвил перед алтарем.

— Но для чего? — нахмурился Раффин. — Зачем кому-то это делать?

Энцо выставил ладони:

— Одни вопросы! Давайте поразмышляем. Предположим, так и было: Гейяр был убит прямо там… — Он повернулся и еще раз посмотрел на распятие, каменный экран и потемневший от крови пол. — Предположим, его расчленили перед алтарем — ритуальное убийство, а затем развороченная туша несчастной свиньи и ее разбрызганная кровь скрыли убийство человека. Кому при виде зарезанной свиньи придет в голову проверять наличие человеческой крови? Вы слышали кюре — случившееся повергло их в шок, они ужаснулись при мысли о языческом жертвоприношении, совершенном в христианском храме. Конечно, полицию вызвали, но готов поспорить, к их приезду все было вымыто и прибрано.

— Отчего вы решили, что кюре подводит память? — изумился Раффин.

— А вот это объяснить труднее. У меня из головы не идет сюжет картины «Через Париж». Куски свинины в фильме, куски свинины в церкви, только в последнем случае свинью оставили на месте. Что же случилось с Гейяром? Ведь и его несложно было вынести по частям. Не было ли это некоей странной данью сюжету «Через Париж»? Вместо свинины по городу пронесли расчлененный труп Гейяра.

Орган снова очнулся к жизни, и церковь заполнили звуки драматического вступления к баховской трио-сонате номер два ре минор.

Мир встретил их океаном солнечного света и морем туристов. Все было осязаемым и привычным, но казалось странно нереальным. Лишь тягучие аккорды, вылетевшие за ними под голубое небо, напоминали о мрачных гипотезах, которые Маклеод вывел из запятнанных кровью каменных плит. Они стояли на ступеньках, щурясь от слепящего солнца, и смотрели на Пантеон, сводчатые арки библиотеки Святой Женевьевы, здание древнего факультета права и мэрию престижного Шестого округа.

— Что теперь? — спросил Раффин.

— Прежде всего необходимо добиться содействия от начальника судебно-медицинской лаборатории в Париже. Затем нужно выяснить, сколько неидентифицированных частей тела было найдено за последние десять лет.

Раффин скептически изогнул бровь:

— Ну, это-то легко. С чего предлагаете начать?

Энцо вытянул сложенную газету из кармана пиджака Раффина.

— Насколько я понимаю, у вас есть доступ в архив «Либерасьон»?

— Естественно. — Раффин выхватил газету из рук Энцо.

— Тогда оттуда и начнем.

Редакция «Либерасьон» находилась на узкой уютной улочке Беранже в Третьем парижском округе, где издавна торговали одеждой оптом и в розницу.

В архив на четвертом этаже поднимались на старом скрипучем лифте. В облицованных зеркальными панелями залах с бесчисленными ярусами полок, заполненных коробками с папками и газетными подшивками, можно было прочитать обо всем, начиная с первого выпуска «Либерасьон» от 1973 года. Огромные окна выходили на улицу Беранже; внизу напротив была пивная «Маленький пастушок».

Битых двадцать минут Раффин и Маклеод перебирали каталожные карточки и доставали нужные коробки с полок, прогибавшихся под тяжестью пронумерованных папок. На бумажных ярлыках сотен ящиков в расставленных рядами каталожных шкафах значились всевозможные темы — от дорожных аварий до войны во Вьетнаме, однако не нашлось ни единой заметки, относящейся к неустановленным трупам или неидентифицированной расчлененке.

— Как же они живут без микрофильмов? — с досадой спросил Энцо.

— Архивные материалы начали переводить на микропленку несколько лет назад, — пояснил Раффин. — Но аппарат для чтения микрофильмов непостижимым образом поцарапал пленку и привел ее в полную негодность.

— И никаких интернет-архивов?

— Отчего же, все статьи с девяносто четвертого года. Но для просмотра нужен абонемент.

— А у вас его нет?

— Ну нет, — нехотя сознался Раффин. — Для чего он мне? Сюда меня и так пускают.

— Только найти здесь ничего невозможно! — Энцо начал терять терпение. — Нам разрешат отсюда выйти в Интернет?

— Разрешат, наверное, только вряд ли в архиве есть компьютер.

В этих стенах возникало забытое ощущение свободы прежних лет — отсутствие охраны, вытертая ковровая дорожка, незаконченный ремонт, столы вдоль стен, беспорядочно заставленные коробками с вырезками. Дежавю усилилось с появлением мужчины средних лет с редкими темными волосами и короткой бородкой, в черных вельветовых брюках и серой футболке. Раффин представил его как La Mémoire de Journal, Ходячую Память Газеты: «Он работает в „Либе“ с тех самых пор, как на улицах появился первый выпуск — уже больше тридцати лет». В голове мсье Память находилось нечто вроде филиала архива для самых ценных газетных материалов.