Джеймс Гриппандо - Не вижу зла

— Вы не ответили на мой вопрос.

Джек пожертвовал последний кусочек своего тоста золотистому ретриверу, который вот уже пять минут глядел на него глазами голодного ребенка. Собака убежала, а Линдси по-прежнему пристально смотрела на него с другой стороны стола, ожидая ответа. Он чувствовал себя так, словно попал в перекрестье зенитных прожекторов.

— Линдси, с самого начала я сказал вам, что не захочу защищать мать Брайана в том случае, если все будет выглядеть так, будто это она убила его отца.

— Означает ли это, что вы не будете представлять мои интересы?

— Ваш тесть дал мне некоторую не очень приятную пищу для размышлений. Очевидно, у Оскара имелось доверительное имущество — фонд, стоимость которого исчисляется семизначными цифрами. Оно должно было перейти в его полное распоряжение по достижении им тридцатипятилетнего возраста, но ведь он был кадровым военным. Ваш тесть считает, что вы убили его сына, чтобы иметь возможность покинуть базу и получить деньги.

— Это так на него похоже, — произнесла она срывающимся голосом.

— Оскар оставил вам свое доверительное имущество в завещании?

— Да.

— На какую сумму?

— Два миллиона с небольшим.

— Так что теперь оно переведено на ваше имя?

— Нет. Я смогу распоряжаться этим имуществом только в том случае, если будет доказано, что я не убивала его.

— Проклятье, Линдси. Почему вы не сказали мне об этом раньше?

— Потому что я не хотела, чтобы вы взялись за мое дело только для того, чтобы урвать жирный куш в суде по делам о наследстве. Я с превеликой радостью заплачу вам ваш обычный предварительный гонорар, но в первую очередь хочу, чтобы вы взялись за это дело ради Брайана.

— Послушайте, перестаньте нести чепуху. Для вашего уголовного дела это имеет решающее значение. Два миллиона долларов — более чем достаточная мотивация, чтобы убить своего мужа.

— Еще бы. Если бы только я знала об этом заранее. Но мне ничего не было известно вплоть до самой смерти Оскара.

— Оскар никогда не говорил вам об этом?

— Нет.

— В это трудно поверить.

— Тем не менее это правда. Пинтадо — очень странная семейка. Они очень, очень трепетно и собственнически относятся к своим членам. Уверена, что вы обратили внимание на то, что я — Линдси Харт. Не Линдси Пинтадо. Знаете почему? Потому что Алехандро Пинтадо не позволил бы своему сыну дать мне его фамилию. Тесть никогда меня не любил, и по одной-единственной причине: я не кубинка. А когда я не смогла забеременеть и подарить ему внука, который, по крайней мере, был бы наполовину кубинцем, то он вообще счел меня никчемной пустышкой.

— Мне жаль это слышать. Однако прежде чем вы начнете ругать всех кубинцев подряд, должен вас предостеречь: я сам наполовину кубинец.

— Ну да, как же.

— Это правда. Моя мать была кубинкой. Я не был воспитан в кубинском духе, но…

— Тогда вы не кубинец. Можете обманывать себя, если вам так угодно, но, если вы не были воспитаны в этой общине, вы не являетесь ее частью. Всю свою замужнюю жизнь я старалась стать для них своей, но для Алехандро я была все равно что инопланетянкой.

— Линдси, не уводите разговор в сторону. Я говорю о том, буду ли я представлять ваши интересы.

— Именно об этом я и веду речь. Вы боитесь защищать меня. Вы боитесь Алехандро Пинтадо. Вы боитесь, что, если станете защищать женщину, которую обвиняют в убийстве его любимого сына, это еще больше отдалит вас от общины, частью которой вы все равно никогда не сможете стать.

— Это нечестно.

— Не говорите мне о честности. Спросите моего мужа, что это такое.

Джек выдержал удар, хотя Линдси, похоже, уже пожалела о своих словах.

— Поверьте мне, — сказал он, — я очень сожалею о том, что случилось с вашей семьей, и я просто обязан сделать все, что в моих силах, для вашего сына.

— Очень приятно слышать это. Но позвольте мне сказать вам кое-что насчет обязанности. Это ведь не просто слова.

А вот такие речи ему уже доводилось слышать раньше.

— Я говорю это не только для того, чтобы доставить вам удовольствие. Я действительно считаю, что Брайан в этом деле — самый главный.

— А Линдси может проваливать к черту, — презрительно фыркнула она.

— Я этого не говорил.

— А вам и не нужно. Так почему бы вам самому не пойти к черту, Джек?

— С чего это вдруг?

— Потому что вы ведете себя так, словно мне больше не к кому обратиться. Я вам не какая-то забитая супруга, которая следовала за мужем по всему миру, переезжая с одной военной базы на другую. Я встретила нескольких очень интересных людей — людей, которых я назвала бы друзьями. — Она вынула из сумочки сотовый телефон и начала просматривать список абонентов в адресной книге. — Вот, взгляните, пожалуйста, — сказала она, демонстрируя Джеку цифры и фамилии. — Я могла бы позвонить Джейми Даттон. Она работает в Государственном департаменте. Нэнси Милама. Она замужем за Тони Милама, председателем Объединенного комитета начальников штабов. Вот такие люди. Я могу позвонить им, если понадобится. Они мне помогут.

— Ну, так позвоните.

— А я не хочу им звонить. Я обратилась к вам только потому, что решила: эта работа как раз для вас. Я подумала, что вы сможете сделать доброе дело, противостоять такому человеку, как Алехандро Пинтадо, и выяснить, кто на самом деле убил приемного отца вашего сына. Но выясняется, что у вас не хватает смелости даже на то, чтобы отыскать собственные яйца.

Он попытался обуздать свой гнев, попытался напомнить себе, что перед ним сидит женщина, которую обвиняют в убийстве отца ее сына. Но он не был Иовом.

— Линдси, или прямо сейчас вы возьмете себя в руки, или мы с вами расстанемся.

Она взглянула на него, и в ее глазах отразилась целая буря чувств. Гнев. Разочарование. Снова гнев.

— Раньше я держала язык за зубами, Джек, но сейчас скажу все.

— Будьте осторожны. Потому что это может быть последний раз, когда я стану слушать.

Казалось, она вот-вот взорвется.

— Я знаю, что вы просто играли со мной вчера, когда заявили, будто не знали о том, что Брайан страдает глухотой.

— Это была не игра. Я понятия не имел о его болезни.

— Несмотря на то счастье, которое даровал Брайан мне и Оскару, время от времени меня все равно посещают эти ужасные мысли.

— О Брайане?

— Нет. Не о Брайане. О его биологических родителях. Я думала: знали ли они о том, что он глухой? И не по этой ли причине отдали его на усыновление? Мне казалось, что это ужасно — думать так о людях, которые поделились со мной таким бесценным даром. Я чувствовала себя виноватой уже просто оттого, что такие мысли приходили мне в голову. Но теперь, когда я встретилась с вами лицом к лицу, теперь, когда я узнала вас и поняла, что́ вы собой представляете, я должна признаться: чувство вины ушло.