Джеймс Гриппандо - Не вижу зла

— Сколько вы хотите за него? — поинтересовался Тео у владельца.

— Четыре сотни.

«Проклятый ворюга», — подумал Тео. Он отсчитал пять банкнот и сказал:

— Плачу сотню сверху, если вы скажете мне, откуда он у вас.

— Вы из полиции?

— Дубина, копы берут деньги. Они не раздают их направо и налево.

Владелец мастерской улыбнулся, сворачивая банкноты трубочкой и пряча их в нагрудный карман рубашки.

— Его зовут Эдуардо Гонсалес. Отзывается на Эдди. Знаю его еще со школы.

— Как мне найти этого Эдди?

Малый скорчил такую рожу, которая ясно говорила: «Знаю, но не скажу». Тео выложил на прилавок еще полсотни, и это сработало.

— У него своя сварочная мастерская или что-то вроде студии на углу Флэглер-стрит и Пятьдесят седьмой улицы. Увидите. Там на двери еще написано «Дворец Эдди».

Двадцать минут спустя Тео ехал по улице Флэглер-стрит с привязанным к багажнику на крыше бампером от «мустанга конвертибля» 1967 года выпуска. Он припарковался в переулке и прошел квартал пешком, мимо магазина ликеро-водочных изделий, мимо неработающего театра, мимо одного из тех универмагов, которые продадут вам ненужную вещь всего за один доллар. Он остановился перед зеркальной витриной старого магазина, на которой было написано: «Дворец Эдди».

Подергав дверь, он убедился, что она заперта. Окно выглядело так, словно его не мыли уже много лет. Смахнув пыль и грязь, Тео заглянул внутрь. Там горел тусклый свет, и он с трудом разглядел некоторые предметы. Поначалу они показались ему бесформенными грудами металла. Присмотревшись повнимательнее, Тео заметил, однако, что все предметы имеют некую форму. Они образовывали скульптуры. «Дворец Эдди» был художественной студией.

Тео приложил руки ковшиком ко лбу, чтобы лучше рассмотреть внутренность «Дворца Эдди». Форма скульптур проступила отчетливее. Снизу, словно из могилы, торчала огромная металлическая рука. Мужчина рядом с ней был посажен на кол, его рот был карикатурно открыт, изображая страдание. Еще несколько других фигур от пояса и выше выглядели вполне нормально, но вот нижняя половина их тел была скручена и расплавлена, сожжена металлическими языками пламени. Этих фигур было много — сотни, одни маленькие, другие огромные, и у всех зияли провалы ртов, а лица выражали одно и то же преувеличенное страдание. Во всех этих скульптурах как будто было воплощено чье-то представление об аде.

Тео отступил от окна. Он попытался было снова открыть дверь, как вдруг заметил небольшую табличку рядом с дверным звонком. На ней было написано: «Звонок не работает, вход через заднюю дверь».

Сумерки становились все темнее, опускалась ночь, и Тео уже не горел желанием немедленно свернуть в мрачный переулок, чтобы найти заднюю дверь, ведущую в ад. Район был, мягко говоря, небезопасным. Окна на соседних зданиях были забраны решетками для защиты от воров и взломщиков, и на другой стороне улицы Тео узнал табачный магазин, который показывали в выпуске новостей примерно месяц назад. Владельца застрелили, когда пытались ограбить его магазин. Но Тео зашел уже слишком далеко, чтобы теперь отступить перед каким-то помешанным на металле художником, который ничтоже сумняшеся решился поджечь настоящее произведение искусства — классический «мустанг конвертибль». Тео прошел несколько шагов вдоль фасада и свернул в переулок.

Он был длинным и узким, и с каждым шагом шум уличного движения на Флэглер-стрит становился все глуше. Вскоре Тео оказался в совершеннейшем одиночестве, среди одних только мусорных контейнеров. Тени сгустились настолько, что ему пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Впереди виднелся фонарный столб, но света не было — очевидно, лампа перегорела. Тео сделал еще несколько шагов, но остановился, дойдя до конца переулка и завернув за угол дома. Он услышал какой-то звук, очень похожий на шипение.

«Змея?»

При этой мысли он содрогнулся. Тео не боялся змей, но предпочитал не иметь с ними дела.

Шипение не прекращалось, и тут Тео обнаружил его источник. Дверь черного хода в студию была открыта — не приоткрыта, а распахнута настежь. Шипение доносилось изнутри. Тео двинулся к открытой двери. Это не могла быть змея. Шипение было непрерывным. Ни одна змея не смогла бы шипеть вот так, без остановки. Он задержался у распахнутой двери и заглянул внутрь.

Задняя часть «Дворца Эдди» напоминала, скорее, склад металлолома, чем студию. По всей видимости, Эдди создавал свои шедевры прямо здесь, на месте. У верстака, повернувшись спиной к двери, трудился какой-то мужчина — предположительно сам Эдди. На голове у него был металлический козырек с темным стеклом, защищающим глаза от ослепительного сверкания сварочного электрода. Тео кожей ощущал волны жара, выходившие сквозь открытую дверь. Ему и самому приходилось выполнять кое-какие сварочные работы, главным образом, на автомобилях. Он знал, что температура сварочной дуги может достигать нескольких тысяч градусов. Неудивительно, что дверь была открыта.

Минуту или две Тео наблюдал за мужчиной. Художник с головой ушел в работу, скорее всего, придавая форму разинутому рту очередного обитателя ада. Тео мог въехать в дверь черного хода на танке и остаться неуслышанным.

Это навело его на мысль.

Он тихонько вошел в студию. Эдди по-прежнему сосредоточенно возился у верстака, оставаясь слепым и глухим к происходящему за спиной. Баллоны с газом стояли у двери. На крюке рядом с баллонами висела еще одна паяльная лампа. Тео открыл вентиль горелки. Он буквально почувствовал, как начал выходить газ. Теперь у него в руках был огнемет, и он улыбнулся. Затем он закрутил вентиль подачи газа в горелку, с которой работал Эдди, и аккуратно прикрыл дверь.

Пламя в паяльной лампе Эдди становилось все меньше и меньше, пока наконец не угасло окончательно. Эдди выпрямился, очевидно собираясь сменить баллон. Когда он поднял защитный козырек и повернулся к баллонам, Тео набросился на него, как тираннозавр на свою добычу. Эдди рухнул лицом вниз на цементный пол, не успев даже сообразить, что происходит. Он пошевелился, и тут же струя пламени ударила в бетон в нескольких дюймах от его лица.

— Не двигайся, — приказал Тео. Он уселся Эдди на поясницу, прижав его к полу.

Глаза у Эдди вылезли из орбит, став круглыми, как серебряная монета в один доллар. [11] Такая монета (очень большая) является раритетом. Дрожащим голосом он произнес:

— Парень, не тронь меня.

— Заткнись, мать твою, или я поджарю тебе нос.

Эдди дрожал, но не промолвил ни слова.

— Хорошо, — сказал Тео. — Все тихо и спокойно, и никто не пострадал. Я — подлинный ценитель прекрасного, так что выйдет конфуз, если мне придется тебя поджарить. А ведь я сделаю это. Я и вправду оценил твою работу. Все очень необычно. Твои произведения напоминают мне… О чем это я подумал?