Екатерина Лесина - Алмазы Джека Потрошителя

– Ты не прав, Илья, – Саломея стоит у двери, не преграждая выход. И руки ее подняты вверх, ладони раскрыты. Оружия нет.

И Леру отпускают.

– Здесь дело в любви.

Нож падает. И Милослава, закрыв лицо, опускается на пол.

– Да, – говорит она, непонятно к кому обращаясь. – Я люблю его.

Эпизод 3. Столкновение

«Я не абманывал, дорогой ночальник, когда сказал, что ты услышишь завтра о работе Дерзкого Джека. Теперь дважды. Одна из них немного висжала, не смог сразу же убить. Не было времени на то, чтобы срезать уши для полиции. Спасибо за то, что сохранил последнее письмо, пока я не вышел на работу.

Джек Потрошитель

Из ада

Мистер Недотепа, сэр

Я посылаю вам палавину почки, которую я взял у одной из женщин и сахранил для вас. Вторую палавину я зажарил и съел, она была прелестной на вкус. Я пошлю Вам нож, что вырезал её, если Вы падаждёте дольше.

Поймайте меня, когда сможете, мистер [3] Одно из писем, чье авторство приписывается Джеку Потрошителю. ».

Лондон. Ист-Энд, район Уайтчепел, 30 сентября 1888 г.

В час ночи Бернер-стрит была пуста. Темнота укрывала дома, и фонарь Луиса Димшютц, закрепленный на тележке, оставался единственным источником света. Желтое пятно скакало с камня на камень, пока не остановилось, запутавшись в женских юбках.

– Эй, миссис, – окликнул Луис женщину, которая лежала лицом к стене. – Эй, миссис, вы там что?

Пони храпел и пятился, ощутимо натягивая поводья, а женщина оставалась неподвижной. Подойти бы к ней, перевернуть и глянуть, все ли ладно… или, наоборот, тихонечко вернуться в темноту переулка.

Самостоятельное решение Луис так и не принял – протяжно заскрипела дверь, раздались пьяноватые голоса, и на улицу вывалился человек в черном костюме.

– Эй! – крикнул он, потрясая кулаком. Но дверь уже заперли. Тогда человек развернулся и увидел Луиса.

– Тут… тут женщина, – Луис сглотнул, прикидывая, что если он попробует сбежать сейчас, то неприятностей точно не оберется. – Ей… ей, кажется, плохо.

– А кому хорошо?

Но незнакомец все же подошел к телу. Судя по походке и крепкому амбре, он был изрядно пьян. Наклонившись над телом, он едва не упал сам, но вовремя уперся рукой в стену. Вторая вцепилась в платье и тут же отпустила его.

– Тю… да тут кровищи…

Пьяный попытался выпрямиться. Блуждающий взгляд его остановился на Луисе.

– Ты… стой тут. Сторожи. А я сейчас. Полицию надо… нет, ну и кровищи налилось.

И он ушел, оставив Луиса рядом с мертвой женщиной, храпящим пони и слабеньким фонарем, масла в котором осталось на самом донышке. А Луис всегда боялся мертвецов.

Незнакомец вернется на Бернер-стрит в сопровождении полицейского патруля. Старший констебль Генри Ламб попытается нащупать пульс, но, увидев на шее женщины огромный разрез, поймет все верно.

Он велит Луису остаться и отправит подручного за инспектором Чандлером.

В это самое время, буквально в четырехстах метрах от Бернер-стрит, констебль Эдвард Уоткинс двигался по обычному своему маршруту. Миновав Майтр-сквер в 1.30 ночи, Уоткинс выкурил на углу сигару, пуская дым в безоблачное небо.

Холодало. Констебль думал о скорой зиме и Рождестве, к которому не был готов. У него имелись деньги и невеста, но совершенно не было идей о том, что бы такого подарить ей.

А еще матушке и трем сестрам…

Гребни? Или булавки? Кружевные воротнички? Но Уоткинс совершенно ничего не понимал в кружевных воротничках. Докурив, он двинулся по одной из безымянных улочек.

На Майтр-сквер констебль вернется через четверть часа, чтобы обнаружить прямо на площади тело женщины. Поднятая выше талии юбка обнажит распоротый живот, горло пересечет черная линия разреза, вокруг тела растечется лужа крови. Площадь будет совершенно безлюдна…

Я выкладывал узор из мятных леденцов и колечек. Я рисовал на бумаге линии кровью. Я оставлял отпечатки рук на чистых листах и отправлял листы в камин.

Я был счастлив. Стоило закрыть глаза, и пред внутренним взором вставал театр ночи. Подмостки улиц и серые декорации. Луна-лампа. Актриса в синем наряде.

Первая ела мятные леденцы, в них остался ее аромат, и я надеюсь, что исчезнет он не скоро.

Вторая курила. Запах дешевых сигарет был неприятен, но я смирился с ним.

Это было… чудесно.

Раз-два.

Два-раз.

Взмах скальпеля, моего чудесного немецкого скальпеля из наилучшей стали. Он перерезает и артерии, и вены при ничтожном усилии с моей стороны. Так же легко он разрезает кожу и мышцы живота, разворачивая внутренности в причудливом рисунке.

Я видел такой в старинном латинском трактате о медицине.

Со второй я едва не попался. Стоял в тени проулка, наблюдая за констеблем и зажимая рот моей новой знакомой. Она хихикала, думая, что я боюсь быть замеченным в компании шлюхи. Почти угадала.

Я просто боялся быть замеченным.

А констебль все курил и курил, разглядывая небеса. Потом он все же двинулся по площади и свернул в тот проулок, в который сворачивал в предыдущие дни. И я вытащил шлюху из укрытия.

Перерезал горло.

Вспорол живот.

Мое сердце колотилось. В висках гремело, перед глазами было темно. Я отчаянно вслушивался в темноту, зная, что вот-вот раздадутся шаги… минута. Две. Три.

Сколько надо времени, чтобы вскрыть тело? Ты об этом спрашивал, мой друг Абберлин? Немного. Несколько минут, проведенных словно бы в безвременье, когда страх мешается с удовольствием, продляя его. Твои руки действуют сами, исполняя привычную операцию. И когда тишина выдает-таки приближение полиции, ты вскакиваешь и бежишь.

Только дорогу надо выбрать заранее. Десять шагов. Вдох и выдох. Пальто, спрятанное меж бочек. Перчатки. Их придется выбросить, поскольку сомнительно, чтобы кровь удалось отчистить… с другой стороны, я – врач. Мне приходится иметь дело с кровью.

Пожалуй, вещи оставлю.

Я прошел сквозь редкую сеть полиции. Они искали убийцу с ножом, в окровавленной одежде, нарисовав в воображении не человека, а чудовище со всклоченными волосами и выпученными глазами. Я же был нормален. По-моему, даже поздоровался с кем-то…

Ты больше не нужен, Абберлин. Тебя пока не гонят, но уже не замечают. Низшие чины – смущаясь, высшие – с той легкостью, которая выдает немалый опыт.

Плевать.

Ты ведь пришел не ради Чандлера или прочих, тебя попросила Кэтти. И она права – если начал дело, то будь добр завершить.

– Добрый день, инспектор, – Чандлер все же снизошел до приветствия. – Вижу, вас тоже подняли.