Эдриан Маккинти - Деньги на ветер

Эстебан взглянул на меня, отпил текилы и слегка прищурился. Даже Пако посмотрел как-то странно.

Хватит болтать.

Я изобразила смирение и занялась едой. Смотрела к себе в тарелку. Они заговорили о соккере, я не слушала. Эстебан пил в два раза больше нас и ел с аппетитом. Ненадолго оторвавшись от еды, он хлопнул по столу ладонью и решил вернуться к прежней теме:

— Нет, пусть он тебя не беспокоит. Он считает себя игроком. Думает, будто всем заправляет в этом городе. Если правду сказать, на самом деле это я; я здесь всем заправляю. Он не знает и половины того, что тут творится. И половины. Говноед, он когда-нибудь свое получит, увидишь. Вот увидишь.

Глаза потемнели, стали жестокими.

Я вспомнила о его «ренджровере».

Конечно, как заметил Рики, если ты очень глуп или очень смел, можешь сбить человека, сбить насмерть, и не позаботиться о том, чтобы отремонтировать машину. Просто беззаботно разъезжать себе на ней, зная, что в этих краях жизнь мексиканца не стоит и ломаного гроша.

Эстебан доел вырезку и причмокнул. Щеки у него порозовели, лицо лоснилось.

Я заговорила о спорте, и Эстебан стал объяснять мне разницу между регби и американским футболом. Из множества тем, которые меня не интересовали, эта была самая скучная.

Время шло.

Закончив еду, Пако вежливо меня поблагодарил, а на Эстебана взглянул так, что тот, несмотря на свое настроение, вспомнил о хороших манерах.

— Ох, это было замечательно, Мария, спасибо тебе за великолепный ужин, — сказал он. — Ничто так не поднимет настроение, как хорошая еда.

— Да это я так… кинула кое-что на сковородку, — ответила я, но вынуждена была признать, что подобные комплименты мне небезразличны.

— Нет-нет, очень было вкусно, — настаивал Эстебан.

Ничего сладкого у нас не нашлось, зато были сигареты, и еще оставалась текила.

Мы перешли на балкон.

Эстебан посмотрел на нас и покачал головой.

— Они не доверяли вам. Вы тут совсем недавно. Сволочи. Неблагодарные сволочи. Я им покажу! — погрозил он и, громко топая, пошел к себе в номер в восточном крыле мотеля.

— Напился, — сказала я Пако.

— Нет, это для него пустяки, — ответил он.

То ли я оказалась права, то ли у Эстебана было какое-то серьезное душевное заболевание, но только через несколько минут он вышел из своей комнаты с охотничьим карабином и принялся палить в сторону леса, крича: «Chinga tu madre!» [15] Твою мать! (исп.) и другие непристойности. Выпалил, наверно, раз шесть. Потом ему, видимо, надоело, он ушел к себе, включил магнитофон на полную мощность и стал подпевать мексиканской польке или просто выкрикивать слова, стараясь перекричать электрические аккордеоны.

— Отвратительное место. Надо было ехать с ними в Лос-Анджелес, — сказал Пако с досадой.

— Тебе, — ответила я, — а мне нужно быть здесь.

Чувствуя, что я чего-то недоговариваю, Пако долго смотрел на меня.

— Расскажи мне, — попросил он наконец.

— Да нечего тут рассказывать. — Я устало махнула рукой.

— О, вот эту я знаю, — обрадовался Пако.

Я прислушалась к незнакомой мелодии:

— А я — нет.

— Да что ты! Называется «Танец призраков», очень известная. Это про День мертвых, [16] День мертвых — праздник поминовения усопших. Приурочен к католическим праздникам Всех святых (1 ноября) и Всех душ (2 ноября). — объяснил Пако, смерив меня скептическим взглядом.

— Кровь и смерть! Кровь и смерть! — кричал наш работодатель, пока совсем не охрип.

Наконец магнитофон выключили, кто-то, видимо, помог Эстебану улечься в постель.

Небо прояснилось. Между ветвями голубой ели висел Марс, рядом с ним Венера, а потом начинался огромный стеклянистый берег звезд, Via Lactea, Млечный Путь.

— А! К черту всё! Пошли укладываться, — сказала я.

Пако улыбнулся.

— Порознь, — сочла я необходимым внести ясность.

— Конечно, — ответил он с еще более широкой улыбкой.

Но ни один из нас не двинулся с места.

Так мы и сидели на балконе, курили, глядя на Млечный Путь, слушали тишину. Мне было необычайно спокойно и легко в этом городе, где нашел приют мой отец, где жил и любил.

— Такой покой долго не продлится, — вздохнула я.

— Это верно, — согласился Пако.

Покой не может длиться долго, потому что кровь и смерть всегда где-то рядом.

— Кровь и смерть, — прошептала я, и Пако ухмыльнулся.

Эстебан растолкал меня в полпятого, спросил:

— Машину водишь?

— Что?

На соседней кровати проснулся Пако.

— Я вожу, — сказал он.

Эстебан покачал головой, объяснив:

— Нет, ты нужен на стройке. Подходит срок сдачи объекта. Не закончим к Рождеству, будем платить неустойку по тысяче долларов в день. Эти предатели, удравшие в Лос-Анджелес, подрубили нас под корень.

— Машину я вожу, — вмешалась я.

— Хорошо, вставай, идем.

— А который час?

— Не важно.

— Дайте хоть в туалет сходить.

— Только если по-быстрому.

Через пять минут мы уже сидели в «ренджровере». Правая рука у Эстебана висела на перевязи. Перевязку явно делал любитель.

— Куда ехать? — спросила я.

— Поезжай в центр города, заскочим в «Старбакс», он с пяти работает.

— И куда потом?

— В Вайоминг.

— Вайоминг? — удивилась я. — Вайоминг — это где мормоны и…

— Нет-нет, то — Юта. А Вайоминг неподалеку, часа два по шоссе. Давай, ногу на тормоз, поворачивай ключ, да, вот так.

Я выехала со стоянки и повернула в центр. Напротив мотеля, по другую сторону улицы, на разворотном круге стояла большая, взятая напрокат «тойота-тундра» с нью-йоркскими номерами. Я не обратила на нее внимания, только машинально отметила, что в машине, по-видимому, спит человек.

В «Старбаксе» мы оказались первыми посетителями. Кофе был дрянной, не кофе, а помои. Но Эстебан выпил его, как мне показалось, с удовольствием и еще взял к нему печенья, а для меня два желтых банана и небольшой яркий апельсин.

Как выяснилось, Вайоминг находится в полутора часах езды на север от Фэрвью. По федеральным шоссе туда не добраться, но есть неплохая двухполосная дорога, очень тихая — редко когда кто проедет. За все время пути нам встретилось всего несколько фур и два пикапа. В общем, добираться было несложно. Повсюду стояли знаки, предупреждающие о лосях, оленях и медведях, но я никаких животных не видела.

«Ренджровер» хорошо справлялся с путешествием, только верх иногда здорово парусил. Желая обсудить с Эстебаном качества машины, я позволила ей отклониться от курса чуть больше, чем следовало, но он этого даже не заметил.

— Хорошо держит дорогу, — заметила я.

— Угу.

— Центр тяжести высоковат.

— Да?

— Я вижу, у вас вмятина впереди.

— Что?

— В аварию попали, что ли?