Полина Дашкова - Вечная ночь

Борис Александрович потряс рукой, принялся сжимать и разжимать пальцы, как учат первоклашек: мы писали, мы писали, наши пальчики устали.

Соловьев, Завидов и длинная женщина-эксперт вернулись с балкона. Старый учитель взял ручку.

«Убийца полностью владел собой, но один раз все-таки сорвался. Как будто провалился куда-то на несколько минут, мне показалось, он засыпает или теряет сознание. Голос его изменился. Я не видел его глаз за дымчатыми очками, но уверен, они были закрыты, когда он говорил:

Страдания детей – это так ужасно. Жизнь бывает страшнее смерти. Грязь, мерзость, растление. Надо спасать детей, пока они маленькие, пока остается в них что-то чистое, светлое. Невыносимо наблюдать, как они деградируют. Сердце разрывается.

Старый учитель отложил ручку и повернулся к Соловьеву.

– Вот, послушайте, Дмитрий Владимирович! Я, кажется, дословно вспомнил его слова, послушайте! – Он громко зачитал текст.

Слушали все, даже Завидов.

– Он миссионер, – сказал Борис Александрович, – он считает, что, убивая, спасает детей. Он образован, умен. Отлично владеет собой, обладает даром внушения, а возможно, и навыками гипноза. Я понимаю, что для вас, профессионалов, мои дилетантские умозаключения звучат нелепо, но поверьте мне, он не просто маньяк. Он миссионер, фанатик. Он изменил внешность, борода, усы, все это, возможно, накладное. К тому же дымчатые очки. Но я, наверное, сумел бы опознать его.

– Спасибо, – сказал Соловьев и протянул ему какой-то бланк, – распишитесь, пожалуйста.

– Что это?

– Подписка о невыезде.

– То есть вы меня в тюрьму не заберете?

– Нет.

Борис Александрович зажмурился, тряхнул головой и пробормотал:

– Что, простите? – Соловьев удивленно поднял брови.

– А? Нет, ничего. Это так, стихи. Иннокентий Анненский, «Третий мучительный сонет».

Новый больной оказался известным актером. Его привезли со съемок какого-то сериала, у него был алкогольный галлюциноз. Народный артист России, гениальный комик, трогательный и смешной до слез, обожаемый несколькими поколениями зрителей, уверял, что в его голове поселились все герои, которых он сыграл за сорок лет работы в кино и театре.

– Они скандалят, требуют, чтобы я срочно оформил им прописку. Это же получится коммуналка! Они говорят, жилплощадь принадлежит им по закону, – шептал актер, опасливо озираясь по сторонам, – вы знаете, там есть несколько уголовников, от которых неизвестно, чего ждать. К тому же милиция их ищет, поэтому за мной постоянно следят, вмонтировали в мозг подслушивающие устройства. Обо всем, что там происходит, сразу докладывают министру.

Ирина Александровна, маленькая, худая, как подросток, шестидесятилетняя женщина, врач приемного отделения, чуть не плакала от жалости. Она обожала этого актера, смотрела все фильмы с его участием. Она и представить не могла, что ее кумир – запойный алкоголик.

В кабинет постоянно под каким-нибудь предлогом заглядывали санитары, сестры, врачи. По клинике уже прошел слух, что привезли знаменитость, и всем хотелось поглазеть.

– Зачем они на меня смотрят? Проверьте их документы и отпечатки пальцев, – говорил актер, – заприте дверь, никого не пускайте!

Когда просунулась очередная любопытная голова, больной дернулся и чуть не упал со стула.

– Хватит! Дайте умереть спокойно!

Наконец его отвели в бокс.

– Знаешь, Оленька – сказала Ирина Александровна и шумно высморкалась, – в юности я была в него влюблена. Честное слово. Девочки обычно влюбляются в красавцев, в героев-любовников, а я вот в него. Я даже согласилась выйти за моего первого мужа только потому, что он был похож на моего смешного кумира. Господи, как все банально и как грустно. Скажи, ты думаешь, он совсем безнадежен?

– Не знаю. Если только чудо. – Оля посмотрела на часы.

– Торопишься? Может, чайку выпьем? Я, кстати, хотела с тобой посоветоваться. Главный дал мне статью какого-то юноши, просит, чтобы я помогла ему подобрать иллюстративный материал. Я посмотрела, знаешь, это не кандидат наук писал, а двоечник из средней школы. Не знаю, что делать.

– Двоечника зовут Иванов Егор Петрович? – улыбнулась Оля.

– Да. Неужели к тебе тоже с этим подкатывали?

– Мг-м.

– Отказалась?

– Разумеется.

– Умница. Боюсь, я так не смогу, – вздохнула Ирина Александровна, – главный намекнул, что отправит меня на пенсию.

– Не отправит, не бойтесь. На нашу с вами зарплату желающих мало.

– Да? Ты считаешь, надо отказаться?

– Конечно. Или денег потребуйте. С какой стати вы будете писать статью за этого наглого тупицу бесплатно? Потом еще он и докторскую захочет. Главный сказал вам, что он Иванов по матери, а отец у него олигарх.

Ирина Александровна вжала в плечи маленькую стриженую голову. Черные глаза недоуменно смотрели из-под седой челки.

– Олигарх? Ой, батюшки, а зачем ему понадобилась психиатрия? Он что, больных лечить собирается?

– Никого он лечить не будет. Ему хочется иметь докторскую степень. Кандидатскую уже имеет. Почему психиатрия, а не микробиология или ядерная физика, это вы у него спросите.

– Ой, какой ужас! – Ирина Александровна перешла на шепот. – Думаешь, там фигурируют деньги?

– Я предпочитаю об этом вообще не думать. Очень уж противно. Лучше не связывайтесь с этим двоечником.

Ирина Александровна отвернулась, покрутила дешевую сережку в ухе, тяжело вздохнула, помолчала, потом заговорила совсем другим, преувеличенно бодрым голосом:

– Значит, чаю ты со мной не выпьешь, Оленька?

– Нет, спасибо. Мне пора.

Оля посмотрела на сморщенное личико, заметила, что седая челка мелко дрожит, и поняла, что Иванову по матери повезло. Он нашел ученого идиота, вернее, идиотку, которая напишет ему и статью, и диссертацию, причем о деньгах не заикнется. Не так воспитана.

– Это тебе спасибо, Оленька. Так удачно получилось, что ты зашла.

– Ирина Александровна, вы же меня попросили зайти.

– Я? – Черные глаза удивленно округлились, тонкие брови поползли вверх и спрятались под челкой. – Нет, Оленька, я не просила. Кто тебе сказал?

– Ну вставай, пойдем лечиться.

Из-за головной боли Марк соображал совсем плохо, мысли путались, цеплялись одна за другую, скручивались бешеным змеиным клубком.

– Пойдем, пойдем, не бойся, – санитар взял его за локоть, – да ты чего, мужик? Вставай! А то клизму поставлю, доктор прописала тебе клизму керосиновую. – Санитар заржал и повел Марка по коридору, позвякивая ключами.

– Она сказала, чтобы ты дал мне анальгину, – напомнил Марк.

– Ага, – кивнул Славик, – сейчас. Посиди пока.