Ольга Новикова - Каждый убивал [Журнальный вариант]

Менеджер какой-нибудь. Явно недотраханная. Совсем, видимо, озверела. Кого это тут муштруют?

— Я тебе говорю! — мелкая начальница проталкивается к Глебу и хватает его за рукав.

От неожиданности у него включается автопилот, укоренившийся со времени давней командировки в Чечню: он бросает остаток багета в свою корзинку, резко хватает правой свободной рукой запястье напавшей и заводит ей за спину. Взгляд на часы. 20:15 — фиксирует он время для гипотетического протокола.

— А-а-а!!! Режут! Охрана! — тетка визжит как сирена. В ушах аж звенит.

Опомнившись, он освобождает костлявую конечность и показывает красные корочки подбежавшему бугаю в черном.

— Так ты еще и ментяра! — орет бабка. Работает на публику. — Граждане, будьте свидетелями! Не защита, а бандформирование! Все вы — евсюковы!

В голове как будто лопается сосудик, на глаза наползает темнота, прореженная вспышками крошечных звездочек. Корзинка с продуктами, с недоеденным хлебом падает на пол, Глеб вырывается из толпы и — вон из магазина!

Его никто не задерживает.

Разбушевавшаяся злость, как попутный шквал ветра, гонит домой.

Опять не сдержался! Но ругать себя совсем не тянет. Мысль даже шага не делает в сторону самобичевания. Хватит! Он честно работает на всех этих людишек, а они… Доказательства правоты вот они, прямо на поверхности лежат, о них даже пишут в газетах, хоть сколько-нибудь объективных, но кому они нужны?

Кто его выслушает?

Никого у него нет.

Один-одинешенек.

Початая бутылка водки из пустого холодильника слегка затуманивает сознание, но ярость не унимается… Глеб нашаривает пульт телевизора, вздернутого под потолком. Вика его купила, чтобы не так скучно было в одиночестве готовить еду и потреблять ее. Тоже в одиночестве — он-то сутками пропадал на следствии. А когда вдруг оказывался дома, то не спорил, старательно пялился в ящик и даже комментировал картинку, особенно если там демонстрировали красивых телок — в реальности ведь приходилось иметь дело в основном с вонючими алкоголичками. Сегодняшние ухоженные дамочки — редкое исключение.

Он думал, что любуясь моделями, воспевает весь женский пол, и жену в том числе, а она непонятно почему замолкала на весь оставшийся вечер. И потом, в постели — он специально мылся-брился — Вика вместо ласки выдавала список претензий. Как будто заранее его составляла… А бросая его, все-таки озвучила одну из них: “Никогда не хвали другую женщину в присутствии жены ли, любовницы или даже просто сослуживицы. Ни-ког-да!”

После ее ухода он практически ни разу не включал ящик…

Но и такого состояния еще ни разу не было.

Черт, как в тумане все! Испортился телик, что ли, от годового неупотребления? В мужскую голову не приходит, что надо просто вытереть пыль с экрана.

Глеб переключается на другой канал, тут вроде поярче… Пожилая тетка громко похваляется, что ей никто не даст пятидесяти. Мол, благодаря крему от морщин. А он-то подумал, что ей лет шестьдесят… Смешно. Но что-то не веселит…

Рекламу сменяют еле видные оперативные съемки. Слов сквозь документальный шорох не разобрать, текст расшифровки мчится меленькой строкой внизу кадра. Но и так понятно, в чем дело — запетали очередного милиционера-взяточника. Комментатор ликует. Как будто они сами — и журналисты, и телезрители — не юзают работу во все дырки. Все, все же — что могут, то и тащат. Подразумевая, что так компенсируют малость своей зарплаты. Но ведь как они, так и нашенские…

Сам Глеб был считай что чист. Один-другой боттл в зачет не идет. Даже нужен, чтобы не противопоставлять себя сослуживцам. К нему абсолютно не относилось почти правдивое присловье: получил пистолет — не приходи в кассу. Мол, сам зарабатывай. Он и брезговал, и побаивался вымогать, поэтому на намеки не реагировал, и когда ему впрямую предлагали или даже навязывали конверт, резко отказывался. Не продавал свою свободу: за не бог весть какую сумму наш человек считает, что купил тебя с потрохами, в обслугу превратил.

Выругавшись в несколько ярусов, Глеб вырубает картинку. Не смотрел — и не надо было! Правильнее сейчас бы в койку, но не уснешь же!

Он хватает мобильник и набирает Анжелу. Телефон у нее не отключен — уже хорошо. Он быстро шагает от двери к окну и обратно. С легким сердцем отдал жене шкаф с книгами, кожаное кресло, в которое она любила залезать с ногами, и этажерку, на которой еще ее прабабка держала всякие женские причиндалы. Остался палас на полу, небольшой стол с новым компьютером и широкий диван — он теперь держит его разложенным, чтобы не заморачиваться с приготовлением постели. В комнате просторно, с уборкой никаких проблем — пропылесосишь, когда есть время и настроение — и живи в свое удовольствие.

Но никакого кайфа нет. От протяжных гудков становится совсем тошно, а когда у трубки кончается терпение и она сама отключает набор, Глеб вслух выкрикивает: “Сучка, даже ответить не хочет!” В голову не приходит, что Анжела могла просто не услышать звонок, могла выйти из дома без мобильника… Да мало ли какие причины! Нет, ему даже хочется, чтоб гадости взгромоздились и замуровали ту щелку, через которую можно было видеть солнце, голубизну неба, нормальных людей, не помышляющих ни о каких преступлениях против закона и против обычного человеческого дружелюбия.

Плюхнувшись на диван, Глеб заваливается на спину. Поворачивается на бок, подтягивает ноги к животу… Самая уютная поза… Словно возвращаешься в самое начало, в утробу, когда все впереди, все может пойти по самому лучшему сценарию, о котором мечтают все матери для своих детей. Он зажмуривает глаза, прижимает к ним ладони. В кромешной темноте всплывает картинка из детства, которую он, повзрослев, запрещает себе просматривать.

“Будешь чемпионом!” — приказала мать и отдала его в секцию спортивной гимнастики. Послушный сын, он очень старался. Через год уже был кандидатом в мастера спорта. И вот на районных соревнованиях ближайший соперник, товарищ по команде, вдруг срывается с брусьев, со всего маху падает и разбивает голову о железную перекладину. Запах теплой липкой крови, обрызгавшей Глеба, смешивается с вонью от вспотевшего тела, немытых волос… Мертвый?! Ужас смешанный с завороженностью… Неуместная эрекция заканчивается мгновенным семяизвержением.

Это впервые. Внезапно и приятно.

Парень выжил, а Глеб не заметил, как полюбил одиночество, чтобы наедине с собой вспоминать окровавленного соперника. Бездвижного, безропотного. Картина всплывала живая — объемная, цветная, со своим кисло-сладким вкусом и сложным, притягивающим запахом.

Но когда мать увидела, как сынок нюхает и слизывает кровь со своей разбитой коленки, то забрала его из секции и отвела к психиатру. Действовала решительно, по-мужски, компенсируя отсутствие отца, о котором сыну не велено было и заикаться. В паспорте записан с отчеством деда. Глеб подозревал, что она даже воспользовалась безличной пробиркой, чтобы забеременеть. Продвинутая была мамаша, мир ее праху.