Ксения Баженова - Ускользающая темнота

– А Катя?

– Поехала с ними. Уж уговаривать ее остаться времени не было. Уперлась – и ни в какую.

– И что теперь?

– Остается ждать, когда Алексей Дмитрич позвонит.

– Гони, гони быстрей! Не видишь, парню совсем худо. – Алексей подгонял водителя.

– Да уж куда быстрее, Алексей Дмитриевич. И так на пределе еду.

Москва задыхалась. Небольшие порции прохлады, которую приносили открытые настежь окна машины, исчезали моментально, как только приходилось останавливаться на светофорах или немного сбавлять скорость.

– Катюш, ты как?

Видно было, что ей тоже совсем тяжело. Она сидела красная, мокрая, но не жаловалась. У нее на плече находилась Пашина голова, которую надо было все время поддерживать. В конце концов Кате самой стало не под силу ее держать, и она устроила ее между животом и коленями.

Теперь Паша полулежал в странной скрюченной позе. Но не испытывал неудобств. Он ничего не чувствовал и ничего не соображал. Он пребывал в полной потере сознания и летел вдаль по черной бесконечной спирали. Сначала в ватной тишине, а потом сопровождаемый далекими ритмичными ударами, стуком сердца своего ребенка.

Уложив Пашу на колени, Катя откинулась на спинку сиденья. Ей становилось все хуже. К горлу подступала тошнота, и ее могло вырвать прямо в машине, потому что не хватало сил даже сказать о том, как ей плохо. Красное лицо постепенно бледнело, и начал нарастать звон в ушах. Она пыталась глубоко дышать.

– Катенька, потерпи, совсем немного осталось. Почти приехали. – Дядя сам вытирал платком пот со лба. – Поднажми еще немного, не видишь, ребятам плохо совсем, – говорил он водителю.

– Да все уже. Вон ворота. Хорошо, открыты. – Водитель прибавил газу, и машина, громко взвизгнув шинами об асфальт, на предельной скорости въехала в поворот, ведущий к воротам больницы.

Яркий луч солнца выстрелил из-за крон деревьев и ослепляющими бликами заскакал по переднему стеклу. Совсем рядом взвыла сирена «Скорой помощи».

Все закончилось через мгновение. Погасло солнце, затихли звуки, мир оделся во тьму. От удара в столб ворот погибли все пассажиры. Паши и Кати не стало, когда не справившийся с управлением водитель «Скорой помощи» врезался в машину сзади. Восьмимесячного ребенка удалось спасти. Это была девочка.

Она снова открыла глаза в этом частном кукольном музее, в маленькой комнате со спертым воздухом, на кровати с железными спинками и сетчатой железной сеткой, точно такой, какие стояли в пионерском лагере. Сначала сознание мутилось от того, что обещание не давать ей воды было приведено в исполнение. Воды не было долго, очень долго. Потом ее снова тошнило от этого ужасного пойла, которое приходилось пить, тошнило от еды, от этих унизительных банок, в которые она ходила в туалет, и непроходящей вони, как в палате лежачих больных, и не было никаких спасительных мыслей в голове, только слезы злости. У нее совсем не оставалось сил, она не знала, какой сейчас день и день ли вообще. Но ей было все равно. У нее не было времени думать о том, что произойдет, если ее застанут врасплох. Она вообще ничего не чувствовала, кроме вселенской ненависти к тому, что с ней происходит. Голова кружилась, и ноги дрожали, она разглядывала этих прекрасных и одновременно ужасных кукол вокруг нее. Те казались живыми. Она смотрела на них и думала, как сделать так, чтобы не она умерла первой. И кажется, придумала. Времени оставалось очень мало, и она была так слаба.

Но ее ненависть дала возможность подняться и дойти до полок с фарфоровыми людьми. Она выбирала тех, у которых длинные волосы. Выдирала сзади по несколько волосков, и нити немного резали пальцы. Выдирала и аккуратно сажала кукол на место. Она плела крепкую тоненькую косичку и планировала, что, когда настанет время очередного визита, она скажет, будто что-то попало в глаз, и попросит посмотреть, и тогда она соберет оставшиеся силы, накинет на старческую шею косичку, затянет ее и будет держать до тех пор, пока хватит сил. Может быть, ей повезет. Ведь везет же пока. Никто не заходит в комнату. Девушка положила косичку под подушку и легла на железную кровать. Ей было невыносимо жарко, сердце долбило в барабанные перепонки. Кто-то из них должен умереть первым.

Москва. Наше время

Приступы кашля прошли, и на следующей неделе ее уже выпишут домой. Было ранее утро выходного дня. Врачи и медсестры дремали по своим ординаторским. Старуха стояла у подоконника в больничном коридоре. Серые весенние тучи заволокли небо, и моросящий дождь, рисуя тонкие дорожки на стекле, делал изображение за окном расплывчатым. Еще голые деревья что-то корябали своими ветками на грубом полотне пасмурного неба. С кухни доносились запахи пригоревшей каши и дешевого кофе.

– Вот моя жизнь и близится к завершению.

Зоя Владимировна уже давно сделала себе операцию на глазах, и зрение ее не сильно беспокоило, но вот приступы кашля становились все сильнее с каждым годом, и уже несколько раз ей приходилось ложиться в больницу. Из театра она ушла давно. Врачи запретили ей соприкасаться с клеем, красками и почти со всем остальным, с чем была связана ее работа.

Старуха жила в коммуналке на пенсию. Пенсия была хорошая, да и сбережения кое-какие имелись. Что ей нужно? Чай да хлеб. Комната ее напоминала склад. Почти вся она была заставлена сундуками и коробками. Эту больницу ей посоветовала соседка. Очень хвалила врача. Пришлось сунуть медбрату на «Скорой помощи».

– Я так и не совершила то, для чего предназначила свою жизнь. И теперь она мне больше не нужна. Я не жалею, что скоро умру, и не боюсь этого. Я цеплялась за жизнь ради того, чтобы моя цель когда-нибудь осуществилась и чтобы не терять и совершенствовать мастерство. Все мои поиски и ожидания оказались тщетны, и надежды больше нет.

Она смотрела на скучный больничный двор. «Вот и наступает мой час, уже начались видения», – подумала она, когда в конце аллеи увидела свою бывшую одноклассницу, не старуху, схожую с ней, в старухе она бы ее не узнала. По дорожке шла молодая девушка, и ее длинные белые волосы развевались на промозглом ветру. На голове берет, немного сдвинутый набок, глухо застегнутое коричневое пальто и в тон ему сапожки на шнурках, чуть выше щиколотки. Старуха не удивилась призраку из прошлого. Она жила этими мыслями все годы – ничего странного, что они воплощаются в видения.

Когда девушка прошла по двору и вошла в больничную дверь – у старухи гулко забилось сердце. Когда хлопнула створка, ведущая на их этаж, – у нее перехватило дыхание. Она не верила.

Каблучки простучали в ординаторскую. Старуха тенью метнулась и затаилась за дверью.