Алина Егорова - Драгоценности Жозефины

– Дед, ты думаешь, что Виталика убил Дворянкин?

– Да, я так думаю. Он был на это способен. Хоть я там со свечой не стоял, имею право так думать.

– Ты так хорошо его знал? А я вот нет.

– Чтобы понимать, на что способен человек, достаточно видеть его поступки. К тому же – гены. Я знал родителей и деда Романа. Помнишь, я рассказывал про сестру Араужо, с которой дружил гвардеец?

Они жили рядом под Марселем, а потом вернулись вместе в Россию, поддавшись моде на все русское. Надо сказать, это сын Симона затеял авантюру и втянул в нее сына Беатрис. Дворянкин, видимо, пошел в своего прадеда. Жили они в этом доме: наша семья – здесь, а Дворянкины – этажом выше. Вместе пережили революцию, потом в войну их эвакуировали одним эшелоном, а после войны вместе вернулись в Ленинград. Вот такой вот парадокс: казалось бы, наши семьи должны враждовать или хотя бы друг с другом не знаться, а они, напротив, связь не теряли.

Немногим ранее

Лена не ожидала, что дом на Кадетской линии окажется в таком непостижимо убогом состоянии. Ладно если бы он находился где-нибудь на окраине – бывшей деревне, примкнувшей к городу вследствие агломерации. Нет же, его построили в самом центре города в конце позапрошлого века, и стоял он там, не зная ремонта, пережив войну и три революции. Васильевский остров считался престижным районом, где проживали обеспеченные люди. Близость к центру и Финскому заливу повышала жилье в цене. И тут на тебе – обшарпанный до неприличия фасад, мрачный двор-колодец, сырой подъезд, лестницу в котором язык не поворачивается назвать парадной. Судя по сведениям из базы данных, здесь была прописана Татьяна Климушкина, а также некий Канарский семидесяти шести лет от роду. На него Лена и рассчитывала. Она специально выбрала для визита рабочее время, чтобы не нарваться на Татьяну. Будучи девушкой отчаянной, идя сюда, она решила действовать нахрапом и сориентироваться по обстановке. Одевшись по-деловому, без излишнего лоска – прямые неброские брюки, серая блузка навыпуск, из украшений – серебро и минимум косметики, – строго и со вкусом, вооружившись красноречивыми папкой и ручкой, Лена пришла по нужному адресу.

Она безуспешно давила на кнопку звонка, который Олег Федорович так и не починил. На всякий случай внушительно стукнув в дверь, девушка собралась уходить, и тут внезапно услышала доносящееся из квартиры шуршание. Изучающий взгляд в глазок, лязганье замков, скрип открывающейся двери, волна спертого воздуха.

– Будьте здоровы, – ответил старик на кошачий чих, изданный Леной.

– Спасибо. Канарский Олег Федорович? Я из Ленэнерго, – представилась девушка. – Снимаю показания счетчиков, – потрясла для убедительности папкой. – Можно войти?

– Да, пожалуйста, – пустил он гостью в квартиру.

Лена мигом оценила обстановку: куча коробок, темень, хлам, выпирающий с антресолей, – вот-вот свалится. Идеальная для ее цели квартирка!

– У вас большая задолженность. Вы давно за свет платили? – деловито спросила она, глядя в блокнот.

– Ой, каюсь, грешен. Стыдно-то как! Замотался совсем, все никак не дойти до сбербанка. Завтра же заплачу.

– У вас с января не плачено.

– Как с января? Я в марте платил. У меня и квитанции есть. Сейчас найду, – пошаркал он на кухню откапывать в ящике со всякой хозяйственной мелочью замусоленные корешки квитанций.

Не теряя ни минуты, Лена достала из сумки завернутый в полиэтиленовый пакет небольшой сверток и ловко сунула его в одну из коробок.

– Ищите, господа полицейские, ищите, родимые! – произнесла она шепотом, радуясь удачному стечению обстоятельств: это же надо – развести такой бардак! Идя сюда, Лена обдумала приблизительный план действий, недостатком которого ей представлялось то, что хозяева могут обнаружить «подарок» раньше сотрудников полиции, которые, по ее задумке, явятся к ним с обыском. Но теперь она видела, что ей не о чем беспокоиться: судя по всему, хлам в этом доме лежит капитально и никто его не тревожит.

– Вот, как я и говорил, за март уплачено, – принес Олег Федорович пачку квитанций.

– Действительно, уплачено, – внимательно посмотрела Лена на цифры, «сверяя» их с записями в папке. – Видимо, у нас какая-то ошибка. Вы уж извините, мы разберемся.

– Ничего, бывает. А за остальные месяцы я заплачу. Завтра же непременно пойду в сбербанк, – убеждал Канарский, закрывая за гостьей дверь.

Весь день они с дедом просидели дома. Канарский рассказывал занимательные истории эпохи декабристов, Таня внимательно слушала. Вечером они пили чай с морошковым вареньем и песочным пирогом, приготовленным Таней впервые по рецепту бабушки. Кулинарный дебют ей удался – Олег Федорович ел с аппетитом, перебирая в памяти что-то приятное. О чем думал дед, Таня не знала, вероятно, он вспоминал бабушку – Марию Емельяновну.

Спать Таня легла рано. Ей снились цветные сны про драгоценности мадам Фридрихс. Но это были светлые, солнечные сны, от которых согревалась душа.

Если накануне Таню еще одолевали сомнения, утром она точно знала, что делать. Надела длинное платье, положила шкатулку в сумку и вышла на улицу.

Высокий, пятиглавый храм со скульптурами евангелистов на куполах. Здесь, в соборе Владимирской иконы Божией Матери, в последнее время Таня бывала часто. Подходила к иконам, смотрела им в глаза и про себя разговаривала с ними. Девушка не сомневалась, что святые слышат ее безмолвный монолог.

Поставила свечки Николаю Угоднику и Сергию Радонежскому. Подошла к главной иконе храма. Богородица, с припавшим к ее щеке младенцем, предвидя его судьбу, пытается защитить дитя от будущих страданий. Ее проникновенный взгляд исполнен нежности, и кажется, что она смотрит прямо в душу. На иконе – золотые цепи с подвешенными на них перстнями и серьгами, пожертвованными прихожанами. Таня представила, как будут висеть рядом драгоценности из шкатулки. Сегодня она передала их храму.

– Прости меня. Подари мне вечную любовь – настоящую и взаимную, – прошептала Таня.

Спокойные внимательные глаза, как у живого человека. Таня ощутила на себе взгляд Богородицы – строгий, словно она с нее что-то спрашивала, добрый и покровительственный. Она, как заботливая мать, много требовала, но при этом любила и все прощала, потому что каждый человек для нее как родное дитя – в чем бы ни провинился, все равно оставался хорошим. По этому взгляду, видящему ее насквозь, Таня поняла, что Богородица ее простила и теперь у нее все будет хорошо. Ее душу словно озарили лучиком света, она покинула церковь, но свет в душе остался.

На башнях собора звенели колокола, извещая о начале воскресной службы. Таня шагала по залитому солнцем Владимирскому проспекту. Она расстегнула куртку, но все равно было жарко, словно задержалось ускользающее лето. Потепление наступило внезапно, когда его уже никто не ждал. Какой замечательный день, думала Таня. И этого вполне достаточно для счастья.