Валентина Мельникова - Агент сыскной полиции

- А для меня как раз более значима жизнь этих старух и даже мелкого воришки, - перебил его Тартищев, поднимаясь со стула. Синие глаза его потемнели и налились гневом - Даже во имя великих целей никому не позволено отнимать жизнь у другого человека.

Она нам свыше дана, и не нам этой жизнью распоряжаться, Бронислав Карлович, даже во имя государя и Отечества нашего. Бог дал, бог взял первейший, хотя и негласный закон уголовного судопроизводства, а те, кто действует вопреки, те - уголовные преступники, и воевать с ними я буду по законам, учрежденным властью всевышнего и его помазанника - государя императора.

- Но интересы государства... - вклинился было Лямпе.

- Государство не должно существовать только ради государства или того, кто им управляет, - продолжал гнуть свое Тартищев. - Когда интересы государства становятся выше интересов всех в нем проживающих, тогда приходят варвары и его разрушают...

И начинают возводить с нуля уже собственное государство, соответственно своим идеалам... Но нельзя выстроить новый и прочный дом на разрушенном фундаменте. Читайте древнюю историю, Александр Георгиевич, и, уверяю вас, самое ужасное, если прошлые ошибки перерастут в настоящие!

- Вы страшный человек, Федор Михайлович, - удивленно произнес Лямпе, рассуждаете, как истинный заговорщик, крамольными словами так и сыплете... Неужто и перед губернатором не побоитесь подобное вольнодумство выказать?

- Странная у вас позиция, - поддержал Лямпе Ольховский, - что вам далась эта Завадская... А разве вы не знаете, дорогой Федор Михайлович, что с сорняками легче справиться, пока они не пошли в рост?

Да и поле нельзя распахать, если не выкорчуешь все пни, которые мешают плугу...

- Хорошо, если это пни, а не живой лес, - развел руками Тартищев. Хотя что вы подразумеваете под пнями? Если нас с вами, Бронислав Карлович, то я так просто не сдамся! Руки у них коротки, чтобы Тартищева выкорчевать!

- По-моему, наша дискуссия совершенно бессмысленна, - сдался первым Лямпе, - давайте решать, как выйти из положения, а не делить полномочия и заслуги.

- Кто ж против? - усмехнулся Тартищев. - Только чудится мне, не заслуги нам придется делить, а шишки, что губернатор беспременно нам наставит...

***

Алексей медленно шел по аллее сада, открытого недавно Пожарным обществом Североеланска. По вечерам здесь собиралось много нарядных горожан, играл духовой оркестр пожарных, в Зеленом театре давали новую оперетту. И музыка, голоса певцов и певиц, взрывы хохота и аплодисментов до полуночи будоражили близлежащие улицы. Но сейчас время вечернего променада еще не наступило, поэтому на аллеях и в тенистых беседках было пусто, лишь несколько молодых людей и барышень с книгами в руках сидели на лавках и за столами летней читальни, да с городошной площадки доносились лихие выкрики городошников и стук деревянных бит.

Оглянувшись по сторонам, Алексей выбрал скрытую в кустах скамейку, исписанную чьими-то печальными воспоминаниями. "О, как я тебя любил, Мария!" - было выведено особенно тщательно во всю длину и ширину скамьи, поэтому пришлось опуститься прямо на эти полные скорби слова, истертые штанами и платьями многочисленных завсегдатаев сада.

Он ждал Ивана. Здесь они договорились встретиться, прежде чем идти на доклад к Тартищеву. Продавец сельтерской провез несколько раз мимо свою коляску, бросая призывные взгляды, но Алексей отвернулся, чтобы избежать соблазна. Ему хотелось пить, но непременно квасу, который с большим успехом утолял жажду. Но квас продавали через несколько аллей, и было лень покидать тенистый уголок и опять бить ноги, которым и так прилично досталось за этот чрезмерно хлопотный день!

...После обеда он побывал на смолокурне. Анастасия Васильевна сдержала свое слово и проводила его до Елового Лога. Алексей добросовестно осмотрел место пожара - кучу продолжающих дымиться головешек - все, что осталось от сторожки, в которой томилась в заточении Лиза. Глядя на них, он старался не думать, что бы случилось с девушкой, не окажись поблизости Анастасии Васильевны. Но небо после дождя было таким чистым, а воздух свежим, птицы столь лихо голосили в кустах, что Алексею расхотелось думать о плохом. Лес манил, притягивал, хотелось все бросить и уйти в темные кущи, где звонко тенькает одинокая птица, в зарослях льнянки басовито гудят шмели, журчат ручьи в потаенных буераках, а зеленая трава стала еще зеленее после обильного ливня, и в тени деревьев вовсю цветут жарки и марьины коренья, хотя поляны уже заполонили лесная герань и куриная слепота...

В течение двух часов он исправно обследовал поляну, на которой находилась когда-то смолокурня и сгоревшая избушка, и заросшую хвощом дорогу. На ней ясно виднелись следы колес и копыт лошадей. Одни из них были едва заметны, другие сильно размыты дождем, но Алексею удалось определить, что после дождя к избушке подъезжали трижды: причем наиболее хорошо сохранившиеся следы копыт принадлежали лошади Анастасии Васильевны. Следы ее башмачков тоже нельзя было спутать ни с чьими другими, тем более что остальные принадлежали мужчинам. И, судя по характеру и размерам следов, мужчин было двое. Один из них был в сапогах с изящной колодкой. И следы от подошв он оставил узкие, заостренные спереди, а от каблуков - глубокие и четкие. Второй был обут в разбитые бахилы со стершимися каблуками Следы их были гораздо шире и подтверждали Лизины показания, что их владелец слегка прихрамывал, отчего правая подошва просматривалась менее четко. Причем ее хозяин при ходьбе делал упор явно на каблук, а не на носок, как это обычно принято у хромых людей На траве следы изящных сапог и бахил были одинаково плохо различимы, но очень хорошо читались на глиняных проплешинах вблизи пепелища и на тропке вдоль ручья, которая выводила к дороге. А на том месте, где, по словам Лизы, мужчины выясняли отношения, трава была сильно вытоптана и виднелось несколько смазанных пятен крови и следы волочения чего-то тяжелого по земле.

Алексей прошел по этим следам до дороги, где чуть в стороне от нее заметил глубокую колею, оставленную, судя по ширине ободьев, колесами той самой пролетки, на которой Калош отправился в свой последний путь.

Рядом с ней было множество отпечатков подошв все тех же бахил. Видимо, убийца некоторое время топтался на месте, пытаясь затолкать тело венгра в экипаж.

Здесь же Алексей обнаружил оброненную шапку, в которой Калош был на ограблении магазина. Шапка была втоптана в грязь, и это подтверждало, что неизвестный очень спешил и не обратил внимания на потерю. А может, не слишком заботился, что кто-то обнаружит ее в такой глухомани...

Оформив протоколом свои исследования, наблюдения и догадки, и заверив его подписями двух понятых - самой Анастасии Васильевны и ее кучера Трофима Белоглазова, Алексей вместе с Синицыной вернулся в город. Женщина отправилась к Тартищевым забрать Лизу, Алексей - в меблированные комнаты на Покровской горе, где проживали Калош и его напарница Рита Адамини.