Том Эгеланн - Разорванный круг

Но мама спросила, не гомосексуалист ли я.

По-видимому, она долго думала об этом. Мама вообще не понимала, как живется альбиносам. Мне кажется, она так и не обнаружила, какие недостатки имеет альбинос с красными глазами по сравнению с голубоглазыми парнями, у которых смугловатая кожа и волосы цвета спелой ржи.

Помню улыбку облегчения, появившуюся на лице мамы, когда я заверил ее, что меня всегда тянуло к девушкам. При этом я умолчал о том, что девушек ко мне влекло гораздо меньше.

Я часто размышляю, кто из нас двоих, я или мама, виноват в том, что между нами выросла стена отчуждения и непонимания. После смерти отца мне стало казаться, что она не хочет больше со мной общаться. Я почувствовал, что я — ее вечная боль, путы на ногах, и послушно смирился с ролью изгоя, несчастного горемыки, старающегося не мешать людям, для которых он всегда лицо нежеланное. Может быть, кто-то скажет, что я несправедлив к ней. Разве я когда-нибудь, ну хотя бы один раз, представил себя на ее месте? Разве я когда-нибудь подумал, что жизнь обошлась с ней жестоко, раз ей пришлось прибегнуть к помощи алкоголя и притворства? Разве легко быть женой человека, который стремится взять от жизни все, что можно?

В Лондоне я остановился в гостинице в районе Бейсуотер. Если бы из окна не было видно Гайд-парка, можно было бы подумать, что гостиница расположена на Людвигштрассе в Мюнхене или на бульваре Сансет в Лос-Анджелесе. Я сочувствую классическим музыкантам и звездам рока, которые после четырехмесячного турне перестают понимать, в какой стране они в данный момент находятся.

Комнатка узкая, стены кремовые, на них невыразительные репродукции. Кровать, стол, телефон, толстая папка с рекламными проспектами и глянцевой бумагой для писем. Встроенный мини-бар. Телевизор. Пустой шкаф. Ванная, облицованная белой плиткой. От маленьких кусочков мыла в пластиковых пакетиках исходит дурманящий аромат чистоты. Я впервые в этой гостинице, но обстановка мне знакома. За свою жизнь я перебывал во многих гостиницах. Через какое-то время они начинают казаться абсолютно одинаковыми. У некоторых мужчин точно так же обстоит дело с женщинами.

На меня польстились не очень многие — из любопытства, преданности и сострадания. Всем им не выпало в жизни ничего лучшего. Ни с кем у меня не сложилось длительных отношений. Я легко могу понравиться. Но меня трудно полюбить.

Я привлекаю женщин особого типа. Они старше меня. Их зовут Марианна, Нина, Карина, Вибеке и Шарлотта. Образованные и умные. Немного невротичные. Преподаватели университета. Референты по культуре. Библиотекари. Социологи. Старшие медсестры больниц. Сами знаете таких. Сумка на плече, косыночка, очки. Они источают доброту и заботу обо всех отверженных. Зачарованно гладят пальчиками мою белоснежную кожу и объясняют, как доставить удовольствие женщине. Задыхаясь от волнения, они показывают, как приступить к делу. Как будто со мной это происходит впервые. И я не пытаюсь их переубедить.

Около часа я провожу в постели, отдыхая после дороги. Уже принял душ. Сложив руки на животе, обнаженный, лежу на гладкой прохладной простыне. Шум с улицы Бейсуотер-роуд, звуки духового оркестра из Гайд-парка сливаются в чужеземную какофонию, которая уводит меня в мир снов. Но сплю я только несколько минут.

— Чарльз… как?

— Чарльз де Витт!

Очки в виде полумесяца съехали на кончик носа женщины в приемной. Взглядом, извлеченным из самых дальних глубин морозильника, она смотрит на меня поверх оправы. В шестой раз названное имя совершает путешествие от меня к ней и обратно. Мы оба начинаем терять терпение. Ей столько же лет, сколько мне, но выглядит она на десять, да нет, на двадцать лет старше. Волосы, собранные в тугой конский хвост, натягивают кожу, и от этого ее лицо приобрело такой вид, словно хирург-алкоголик из Челси сделал ей несколько неудачных косметических операций. На ней красное облегающее платье. Она явно из тех женщин, которые под покровом ночи предаются садомазохистским играм.

— Мистер де Витт у себя? — спрашиваю я вежливо. Справиться с такой бабой можно только преувеличенной вежливостью и сарказмом.

— Я буду говорить отчетливо, чтобы вы поняли. — Она шевелит губами, как перед глухим. — Здесь-нет-никого-по-имени-Чарльз-де-Витт.

Из кармана достаю визитную карточку, которую нашел у Греты. Картон пожелтел, буквы расплылись. Но прочитать текст можно. На ней написано: «Чарльз де Витт, Лондонское географическое общество».

Я протягиваю визитную карточку. Она ее не берет, смотрит безо всякого интереса на мою руку.

— Может быть, он перестал работать здесь? — спрашиваю я. — До того, как вы пришли сюда?

По выражению лица я догадываюсь, что мой вопрос был тактической катастрофой. Передо мной за отполированной перегородкой в обшитой панелями приемной сидит Неоспоримая Владычица Вселенной. Здесь ее империя. Отсюда, из комнаты с ковром, по которому давно пора проехаться газонокосилкой, с секретарским телефоном справа и старинной электрической пишущей машинкой марки IBM слева, с фотографией мужа, очаровательных детишек и карликового шнауцера на столе, она управляет всем миром — от последнего мальчика на побегушках до генерального директора. Назвать ее секретаршей или телефонисткой было бы неслыханным оскорблением. Намек на то, что она чего-то не знает о Лондонском географическом обществе, — кощунство.

— Не думаю, — отвечает она, — что это так!

Я пытаюсь представить себе, как звучит ее голос, когда вечером она, нежная и шаловливая, подлизывается к мужу.

— Я приехал из Норвегии, чтобы встретиться с ним!

Можно подумать, что она смотрит на меня сквозь глыбу льда. То же, по-видимому, чувствовали бедняги, которых приносили в жертву, когда верховная жрица бросала на них последний взгляд, перед тем как вонзить нож прямо в сердце. Я осознаю: битва проиграна. Беру ручку со стола. Женщина ерзает на стуле. Видимо, прикидывает, много ли чернил я потрачу.

— Прекрасно, мадам, если вы все-таки вспомните что-нибудь, не будете ли вы так любезны сообщить мне, — я протягиваю свою визитную карточку, где приписано название гостиницы, — вот сюда?

Она улыбается. Я не верю своим глазам. Она сладострастно улыбается. Очевидно, она поверила, что я ухожу.

— Разумеется, — мурлычет она и кладет визитную карточку на самый краешек письменного стола.

Прямо над мусорной корзиной.

Вокруг такой, казалось бы, простой архитектурной детали, как колонна, возникла целая архитектурная наука с типологиями и таинственной лексикой.

Две мраморные колонны, вызвавшие мое восхищение, имеют ионический ордер, которому две тысячи пятьсот лет. Об ионических колоннах искусствовед скажет, например, так: «Закругленные окончания волют [34] Волюта — архитектурный мотив, представляющий собой спиралевидный завиток с кружком («глазком») в центре. Является составной частью ионической капители. частично прикрывают эхин» [35] Эхин — часть капители колонны, являющаяся переходом от ствола колонны к квадратной верхней ленте капители абаку. В дорическом ордере эхин лишен декора и имеет выпуклую форму; в ионическом ордере он имеет фигурный профиль. или «Основа колонны образована дугообразными утолщениями и углублениями». Вуаля! Каждая наука прячется внутри своей терминологии, в словах, пугающих несведущих людей. Все мы, непосвященные, стоим снаружи, широко открыв глаза.