Том Эгеланн - Разорванный круг

Я прошу извинения у всех подряд, пробираясь, сквозь орущую массу людей, и втискиваюсь между Дианой и немцем, распевающим пьяные песни. В Лондоне более семи тысяч пабов. Во многие из них приходят только туристы. Британцы предпочитают свои хорошо запрятанные любимые заведения. Я их понимаю. Мы подзываем к столу официанта, размахивая меню. Диана заказывает два светлых пива. Мы их тут же выпиваем.

Транспорт проносится мимо нас металлическим потоком. Световые фонтаны неоновых реклам преломляются в стеклах очков. Я чувствую себя потерянным. Попавшим на другую планету. Диана здесь как дома. Она взяла меня под руку и о чем-то болтает без конца. Благодаря долгим часам, проведенным перед зеркалом, она полна уверенности в себе. На ней нейлоновые чулки, черная юбка и красная блузка под коротким бархатным жакетом. Я могу только фантазировать по поводу того, какое на ней белье. На ремешке, который обрисовывает грудь, маленькая сумочка. Волосы она собрала в конский хвост.

— Я не забыла поговорить с Люси. Разве я не хорошая девочка?

— Люси?

— Из библиотеки Британского музея. Она с очень большим удовольствием поможет тебе.

— Очень большим?

Диана фыркает:

— Люси интересуется всеми моими знакомыми мужчинами.

Пока Диана рассказывает о веселой Люси, я размышляю, попал ли я в разряд «ее знакомых мужчин».

Я предпочитаю тихих женщин. Немного смущенных, задумчивых. А не тех, кто бегает за мужчинами по барам. Я люблю женщин, полных сокровенных мыслей и чувств, а не тех, кто делится ими с первым встречным. Я не знаю, к каким женщинам принадлежит Диана. Не знаю, почему меня к ней тянет. Еще меньше я понимаю, что она нашла во мне.

На Гаррик-стрит расположен французский вегетарианский ресторан, который славится фантастическим картофельным меню и безбожными ценами. Если кто-то хочет предложить красивой женщине вегетарианский ужин, то в большинстве случаев его ждет полный крах.

Я уговариваю Диану попробовать фасолевую кашу под сыром. Сам я заказываю баклажанную запеканку и неразрезанную спаржу с винегретом. В качестве закуски мы оба берем шпинат и шампиньоны, которые нам неохотно порекомендовал шепелявый официант с прищуренными глазами. Одним из главных преимуществ вегетарианских ресторанов является то, что у официантов нет предрассудков. Поэтому они относятся к альбиносу абсолютно с тем же презрением, что и ко всем остальным посетителям.

После того как официант записал заказ, зажег свечи и удалился, Диана ставит локти на стол, опускает голову на руки и смотрит на меня. В полумраке ресторана мое лицо оказывается в тени, поэтому я чувствую себя увереннее и осмеливаюсь пошутить над тем, о чем принято умалчивать:

— Я знаю, почему ты согласилась пойти на свидание со мной.

Мои слова ошеломили ее. Она выпрямляется:

— А?

— Тебе интересно, как выглядят альбиносы в полночь!

Сначала она ничего не понимает. Потом начинает смеяться.

— Тогда скажи почему, — прошу я.

Она откашливается, успокаивается, глядит на меня искоса:

— Потому что ты мне нравишься!

— Я тебе нравлюсь?

— Я еще никогда не встречала такого человека, как ты.

— Вот этому я готов поверить.

— Ты не думай. Я в хорошем смысле.

— М-м, спасибо!

— Ты не из тех, кто легко сдается.

— То есть упрямый .

Она тихо смеется и бросает на меня быстрый взгляд:

— У тебя есть возлюбленная? На родине?

— В настоящий момент нет. — Это не совсем верно. Но я не хотел бы, чтобы меня жалели. — А у тебя?

— В данный момент тоже нет. Но было у меня наверняка не меньше сотни. — Какое-то время она не может решить, смеяться ей или отчаиваться. Смех побеждает. — Вот засранка! — бросает она в пространство.

Я молчу. Решать любовные проблемы других людей — не самая сильная моя сторона. У меня хватает своих проблем.

Она смотрит мне в глаза. Я пытаюсь отвечать тем же. Это не очень просто. Мое слабое зрение привело к ослаблению глазных мышц. Медицинское название болезни — нистагм. Врачи считают, что она объясняется попыткой одновременно сфокусировать взгляд и распределить свет, который попадает на хрусталик. Но большинству людей кажется, что мои глаза просто нервно бегают.

— Ты не такой, как все, — повторяет она.

Приносят закуску. Мы молча едим.

Только когда официант подал второе блюдо, налил вина, прошипел: «Bon appetite!» [43] Приятного аппетита (фр.) — и удалился в темный сырой угол за кухней, Диана оживает. Она долго сидит и рассматривает меня, то улыбаясь, то покусывая нижнюю губу. Поддевает вилкой фасоль и отправляет ее в рот.

— Так почему же ты стал археологом? — спрашивает она.

Я рассказываю, что стал археологом, потому что люблю историю, систематизацию, дедукцию, интерпретацию, осмысление. Теоретически я мог бы стать психологом. Психология — это археологические раскопки души человека. Но я слишком стеснителен, чтобы быть хорошим психологом. Кроме того, меня очень мало интересуют проблемы других людей. Не потому, что я эгоистичен, а потому, что мои собственные проблемы слишком велики для меня самого.

— А что с твоим ларцом, Бьарн? — задает новый вопрос Диана.

Я гоняю спаржу по тарелке.

— Они что-то скрывают. Что-то очень важное.

— Что же?

Я выглядываю в окно. Микроавтобус с тонированными стеклами стоит в запрещенном для парковки месте у тротуара. Я втыкаю вилку в спаржу и вздрагиваю. Перед моим мысленным взором возникают телекамеры и микрофоны, спрятавшиеся за черными стеклами. Иногда у меня бывают параноидальные припадки.

— Огромную тайну. Они готовы на все, чтобы сохранить ее, — отвечаю я тихо.

— Кто это они?

— Все. Никто. Не знаю. Мак-Маллин. Ллилеворт. Профессор Арнтцен. СИС. Директор Инспекции по охране памятников. Все вместе. Возможно, что ты тоже?

Она молчит.

— Шутка, — смеюсь я.

Она подмигивает и показывает мне язык.

— Они, видимо, на что-то наткнулись в тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Оксфорде.

— В Оксфорде?

— Все нити сходятся там.

— В семьдесят третьем?

— Да?

На ее лице появляется болезненная гримаса.

— Что-то случилось? — спрашиваю я.

Позади нас посетитель опрокинул бутылку вина. Официант мчится к нему.

Диана качает головой.

— В общем, нет, — говорит она задумчиво.

— Я никак не могу разобраться, — продолжаю я. — Очень многое не сходится.

— Может быть, ты просто не видишь связи? — предполагает она.

— Как ты думаешь, — спрашиваю я, — откуда в СИС могли точно узнать, где спрятан ларец?

Вопрос изумляет ее.

— А разве мы знали?

— Очевидно. Профессор Ллилеворт, де Витт и папа сделали предположение в своей книге тысяча девятьсот семьдесят третьего года, что Святой ларец находится в монастыре в Норвегии. И лишь в этом году его надумали там искать.