Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков

– Чего вам от меня надо? Скажите, пожалуйста, и отстаньте!

– Ты. От тебя мне нужна ты. Так понятно? Во сколько ты заканчиваешь работу?

– Эдгар, послушай, пожалуйста, я…

– Послезавтра похороны. Ты сама говорила, что мне надо костюм выбрать. А я не умею выбирать костюмы. Я вообще ни черта не соображаю во всех этих примочках. Секретарша занималась обычно. Или подружки случайные. Только этот костюм – на похороны. Я в нем с Анечкой прощаться буду. И я не хочу, чтобы кто-то левый имел к ним… ко мне отношение. Сечешь?

– А я, выходит, не левая?

– Ты – моя. Просто пока еще время неподходящее.

Орхидеи согласились. Зима – тяжелое время для тех, кто любит солнце.

Следующий звонок был на рабочий телефон, и Анна, сняв трубку, произнесла положенное:

– Добрый день. Бюро ритуальных услуг «Харон».

– Добрый, – голос в трубке был тускл и невыразителен. – Девушка, подскажите, когда похороны Анны Переславиной? Я друг ее. Я вот услышал и… с ее отцом сложно разговаривать, но мне бы хотелось попрощаться. Это было бы правильно. Это было бы правильно…

Говоривший убеждал сам себя.

– Послезавтра, – тихо ответила Анна, чувствуя, как леденеет позвоночник. – Два. Богуцкое кладбище.

Она говорила, осознавая, что не желает выдавать информацию, пусть даже в сказанном не было ничего секретного. Но голос гипнотизировал, в позвоночник Анны точно спицу ледяную вонзили, и теперь двигали ею, заставляя шевелить губами.

– Спасибо, девушка.

Он отключился. И Анна повесила трубку. Руки дрожали. Но стоит ли рассказывать об этом звонке? Нет. Сочтут глупостью, блажью бабьей, Анну же – истеричкой.

Лед таял. Дрожь проходила. Уверенность в том, что в звонке не было ничего предосудительного, крепла.

Вась-Вася собирался ехать к Дашке, объясняться, но звонок Московцева заставил изменить маршрут. Честно говоря, Вась-Вася был даже рад. Не любил он объяснений и вообще не знал, как объяснить то, что чувствует, а Дашка всенепременно станет докапываться, потом ударится в обиду и слезы, и будет права.

Не стоило ее обижать.

И невозможно было не обидеть.

Лизавета обжилась в доме, как будто никуда не исчезала, она вдруг стала прежней, разве что чуть более молчаливой и замкнутой. Она не рассказывала о том, как жила, и Вась-Васе не задавала вопросов. Восстановив статус-кво прежнего существования, Лизавета принялась приводить квартиру в порядок.

И это тоже было правильно.

Ее присутствие согревало, но вместе с тем росла и вина перед Дашкой.

Вась-Вася поговорил бы, он же собирался, хотя и до последнего откладывал неприятную беседу, но Дашка явилась в гости и все испортила. Теперь точно без скандала не обойтись.

К тому времени, как Вась-Вася добрался до дома Московцева, он успел сочинить и оправдания, и извинения. Очнулся уже у подъезда со старомодной решеткой, по которой вились сизые стебли винограда. Что металл, что побеги были одинаково покрыты изморозью, и казалось, будто и то и другое равноценно лишено жизни.

В подъезде сидела консьержка, которая скользнула по удостоверению цепким злым взглядом. И таким же обогрела цепочку следов, оставленных Вась-Васей на мозаичном полу. Лестницу покрывала темно-синяя дорожка, на пролетах стояли высокие горшки с фикусами, и ярко-желтая, нарядная коляска у двери выглядела здесь уместно, как и резиновый мяч.

Московцев жил на пятом этаже. Вась-Вася нарочно поднимался по лестнице, привыкая к месту и настраиваясь на разговор. Остановился он перед солидной дверью. Полированное дерево поблескивало лаком, сияло кольцо в носу кованого льва, отсутствовал звонок.

Вась-Вася, вспомнив фильмы, ухватился за кольцо и, потянув, с силой впечатал в медную табличку. Звук вышел очень уж громким. А дверь вдруг подалась и приоткрылась.

– Эй, – Вась-Вася ногой поддал ее, раскрывая. – Эй! Есть кто живой?

Острый запах табака доминировал, приглушая характерную пороховую вонь. Внутри царил полумрак. С выбеленных стен на пришельца взирали уродливые маски. На огромном панно в зале древние люди приносили жертвы древним богам.

В спальне на точно таком же панно охотились ягуары.

В ванной комнате – летали колибри и бабочки.

Профессор сидел на унитазе, уткнувшись головой в стену. Часть черепной коробки отсутствовала. Влажное пятно на стене гармонировало с бледно-розовой, в желтоватых прожилках, плиткой. Воняло дерьмом. Штаны Московцева были опущены, а в полураскрытой ладони лежал мундштук, сигарета упала в лужу крови, и темные брызги ее покрыли все пространство санузла.

Вась-Вася дотянулся до шеи, проверил пульс, хотя надобности в том не было, и вызвал бригаду.

Ждал за порогом. Отчаянно жалел лишь о том, что курево закончилось. Но брать у покойника было как-то неудобно. Из головы не шло, что, сложись тот первый разговор иначе, убийства не произошло бы.

Позже, осматривая квартиру, Вась-Вася надолго остановился перед тем, самым первым из увиденных панно. Он рассматривал уродливое солнце и животных, наблюдавших за зверствами людей. Возвышались пирамиды. На их плоских вершинах синие человечки с уродливыми лицами приносили жертвы богам. Прорисованные в мельчайших деталях боги были отвратительны до содрогания, но Вась-Вася заставлял себя всматриваться в лица идолов. И постепенно из-под маски уродства проступила истинная сущность.

Боги древних были печальны.

Домой Вась-Вася вернулся поздно. Хотел переночевать у Дашки, но очнулся у собственного подъезда. Окна светились желтым, и Лизаветина тень проступала за вуалью тюлевой завесы. Лизавета стояла у окна. Ждала?

Когда-то мечталось, чтобы он вот так возвращался с работы, а она ждала. И встречала непременно с улыбкой. Мечта исполнилась. Правда, привкус у нее был горьким.

Лизавета вышла встречать в коридор и тапочки принесла. И, присев на табурет, она смотрела, как Вась-Вася переобувается, запихивает куртку в старый гардероб, как кидает шарф на оленьи рога, служащие вешалкой.

– Я ужин приготовила. Будешь? – спросила она, отворачиваясь. Лизавета старательно избегала прямых взглядов, и это злило.

Вась-Вася ведь не кричал на нее. Не ударил. Ничего вообще плохого не сделал. Чего она жмется?

– Буду, – буркнул он.

– Тогда руки помой. Я накрою.

Она ушла на кухню. Зазвенела посуда. Запахло сытно, съестным, как никогда не пахло у Дашки. И окрепшее чувство вины кольнуло под лопатку.

– Тебе посылку принесли, – крикнула Лизавета. – Я на телевизор положила.

– От кого?

Она не ответила, но Вась-Вася уже нашел фирменный конверт. Обратный адрес, выведенный каллиграфическим почерком, был знаком, как и фамилия отправителя.

Павел Егорович Московцев.

Внутри в прозрачном футляре лежал диск.