Галина Романова - Цвет мести – алый

– Я принесла тебе много горя, Коленька. Прости!

– Все прошло, – вымолвил он, обнимая ее крепко на прощание. – Все прошло… Я отпускаю тебя, Светланочка. Кто он?

– Нет никого, Коленька. Никого нет, – кажется, она говорила правду. – Просто я поняла, что нам нужно расстаться. Иначе…

– Иначе что? – Он взял в руки ее тяжелые сумки.

– Иначе ты меня в один прекрасный момент просто убьешь, – прошептала она и с суеверным ужасом глянула в его глаза. – А я жить хочу!

Когда они выходили из подъезда, она чуть впереди, он чуть позади, с ее сумками, навстречу им попалась соседка со второго этажа, она выводила по утрам собаку.

– Уезжаете, Светлана? – вежливо поинтересовалась она, поздоровавшись, и взглянула на Николая с сочувствием. – Далеко, надолго?

– Далеко и навсегда, – буркнула Светлана, соседей она не любила, прекрасно понимая, что они о ней говорят. Показала в спину соседке язык. – Замуж я вышла, понятно?

Она почуяла опасность, как только они съехали с главной дороги в переулок и свернули к выезду из города.

– Вокзал не там, Коленька, – прошептала она, вся помертвев.

– Знаю, милая. Знаю! Ты ничего не бойся. Я просто… Просто хочу показать тебе одно место, я там дом собирался построить. Думал, может, тебе понравится, и ты… И ты останешься.

Она промолчала. Заметно было – не верит ему, а верить-то хотелось! Не верить-то было жутко.

Он завез ее в лес, в то место, которое давно уже облюбовал и подготовил. И яму заранее вырыл. Закидал ее ветками и всякой ветошью, чтобы ее снегом не замело, листвой не засыпало. И место, где вещи ее сжечь планировал, тоже было готово.

– Тут, да?

Светланочка выбралась из машины, подчиняясь его просьбе. Встала в центр крохотной полянки, оглядываясь по сторонам.

– А как тут возможно дом построить, Коленька? Здесь же так далеко от дороги. Нет никаких коммуникаций и…

Было начало марта, но к тому времени снег в этом месте успел растаять почему-то. И он подумал, что это хорошо, крови не будет видно.

– Раздевайся, – потребовал он, и она подчинилась, сняв пальто и шапку. – Нет, догола раздевайся!

Она заплакала – тихо, безвольно, но вновь подчинилась, оставшись лишь в шерстяных носочках. Так и стояла в центре оттаявшей полянки – голышом, в одних носочках.

– Может, сделаешь это сама? – произнес он ей на ухо, заходя сзади и обхватывая рукой ее подбородок. Лезвие ножа уже скользило по ее нежной коже, пока еще только скользило. – Может, сделаешь это сама, Светланочка?!

– Я не смогу, – бешено трясясь всем телом, пискнула она. – Я не смогу себя убить!

– Но меня-то… Меня-то ты столько лет подряд убивала! Или меня невозможно убить, потому что меня нет?!

Лезвие ножа выполнило все так, как много раз виделось ему. Смерть Светланочки, правда, оказалась далеко не такой красивой, как ему хотелось. Она не лежала покорно в его руках – она билась, вырывалась, рычала, ругалась… Потом она обильно испражнилась, и все это попало прямо на его зимние ботинки. Его стошнило, и он упустил тот момент, когда из ее глаз плавно и загадочно исчезло то, что называется сознанием. Все вышло скверно, грязно и отвратительно.

Смерть Светланочки мало того что получилась некрасивой – она не стала для него избавлением! Все обернулось много хуже и тяжелее. Он вздрагивал от каждого звука в подъезде и летел к двери – казалось, что это вернулась она. Она не возвращалась. Он по-прежнему готовил на двоих. Есть приходилось одному. По привычке он высматривал для нее подарки и украшения в ювелирных магазинах, но тут же испуганно бежал прочь, вспоминая, что сделал с ее прекрасной шеей.

Все стало много хуже. Он начал пить, опускаться. Уволился с работы, хотя хозяин и уговаривал его остаться и даже предлагал длительный оплачиваемый отпуск.

– Нет, я не вернусь, – не стал он обнадеживать шефа. – Я не вернусь!

И если раньше хоть кто-то да замечал его, то теперь он и вовсе исчез. Никто не видел, как он выходит из дома, никто не видел, как он возвращается. Никто не замечал в нем каких-либо перемен, не замечал стонущей его души, потому что не замечал его вовсе.

А потом это вдруг случилось!

Это все она! Она его заметила и подошла к нему!

– Привет, Николай Васильевич! – окликнула она его, подбежала на удивление легко и резво на высоченных тонких шпильках, легонько толкнула в плечо. – Как поживаешь? Куда пропал? Ну, ты что молчишь-то? Бирюк бирюком просто, ну! Очнись, ну же!

– Мариночка?

Шубин смотрел на высокую красивую блондинку, которую он не раз отвозил к своему хозяину и доставлял потом обратно, и не мог насмотреться, до того прехорошенькой она была. Он уже почти позабыл, какой сладкой и невероятно приятной для зрения может быть женская красота.

– Ну да, Мариночка, забыл, что ли? – И она по-свойски еще раз ткнула пальчиком его в плечо. – Ты от папика уволился, что ли?

Папиком – Шубин это знал – Мариночка звала его бывшего хозяина – Гольцова Василия Степановича.

– Уволился, – кивнул он и тут же стеснительно спрятал небритый подбородок в высокий воротник камуфляжной куртки. – Уволился, Мариночка. Жена от меня ушла, знаешь?

– Да, он что-то такое говорил. Ну и что? – искренне изумилась она. – На этом жизнь закончилась, что ли? От моего друга моя подруга тоже ушла, и ничего, живут оба нормально, и все вроде ничего! Ты где вообще сейчас?

– Дома сижу.

– Дома? – ахнула она. – Это непорядок, Василич, ты что это, совсем замкнулся, да? Так нельзя! Говорить-то, говорить-то надо с кем-то!

– Говорить? Может, и надо, – согласно кивнул он, взглянул на нее с надеждой, спросил: – Только с кем?

– Знаешь, я тебе помогу. – Она вдруг ему заговорщически подмигнула, откинув за спину длинный белокурый локон, прямо точь-в-точь как Светланочка. – Есть у меня визитка одной фирмы, называется «Друг на час». Знаешь, ничего личного! Встречаешься с парнем и говоришь, говоришь с ним…

– О чем?! – изумленно перебил он ее. Ни о чем подобном он раньше не слышал. – О чем можно говорить с совершенно незнакомым человеком?

– Вот как раз с совершенно незнакомым-то и можно говорить! – кивнула она авторитетно. – Ему ведь по барабану, о чем ты расскажешь, – это раз. Тебе по барабану, что он об этом подумает, – два. Все останется в полном секрете – три. Ты выговорился, он послушал, вы расстались – и все забыто! А? Как тебе?

– Наверное… – неуверенно пожал он плечами, но визитку из ее рук взял. – А много там народу-то работает? Кого конкретно ты порекомендовать можешь? С дураком-то ведь ни говорить, ни пить неохота.

Она назвала ему имя – Геннадий Игоревич Шишкин. Сказала, что он очень понимающий и душевный молодой человек. И загадочно как-то рассмеялась на прощание.

Он нашел эту фирму. Выслушал рекомендательные похвалы в адрес каждого работника от седовласой женщины-администратора. Но упорно назвал рекомендованного ему Мариной Шишкина. Они встретились пару раз, и разговора не получилось. Каким-то скользким, неуверенным в себе казался Шишкин Николаю. И вопросы, пытаясь Шубина разговорить, он задавал все сплошь какие-то нелепые. Детские, глупые вопросы! Ой, да разве мог он знать, какая рана саднит в душе его собеседника?! Разве мог он представить, какая тоска гложет его денно и нощно?! Он же…