Наталья Андреева - Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем

Остается открытым вопрос: кто?

У нее мелькнула мысль позвонить капитану Самохвалову. Не веришь в существование виртуального маньяка? Так на тебе! Если этот Ромео — один из трех ее пациентов, то вычислить его не сложно. Она из дома выйти не может, но у Самохвалова-то нет проблем! Вот пусть и займется своими непосредственными обязанностями: задержит преступника. Но вспомнив его синие глаза и светлый вихор на макушке, она вдруг застеснялась. Она придет, опять будет расспрашивать об Олеге, возникнет неловкость… Нет, Самохвалов — это на крайний случай. Из дома она не выйдет, будем надеться, что Ромео не взломает дверь. До сих пор он попыток не предпринимал. Ему нужно виртуальное общение, только-то. За запертой дверью, в четырех стенах она в безопасности.

И потом… Интересно же раскрыть преступление, не выходя из дома. Информация — вот ключ к успеху. А у нее есть доступ к любой информации. Остается только получать ее и анализировать. Самохвалов может, конечно, проверить их алиби на тот момент, когда убили Олега. И толку? Одного будет покрывать жена, другого любовница, третий окажется геем, стесняющимся в этом признаться, и все они начнут врать. А она попытается вывести их на чистую воду.

… Быстрее всех откликнулся на предложение исповедаться письменно «особенный человек», который, едва услышав ее голос, истерично воскликнул: «Господи, куда же вы пропали?!». Павел Петрович Стрельцов, Люба его вспомнила, едва прочитав первые строки послания. Мужчина лет пятидесяти, ухоженный, дорого и со вкусом одетый, с бархатным голосом, хороший спортсмен. В разговоре он все время возвращался к этому моменту: к занятиям спортом. К месту и не к месту напоминал собеседнику о том, что вот он, Павел Петрович Стрельцов, несмотря на возраст, бегает по утрам, два раза в неделю посещает бассейн, ходит на массаж, при этом строго соблюдает диету, а по выходным дням играет в теннис с людьми своего круга. И поэтому находится в отличной физической форме.

Люба словно услышала его низкий, хорошо поставленный, как у диктора, голос:

— Да-да, с людьми своего круга. Не с кем попало. Я такой человек.

Поддерживать форму Павлу Петровичу было просто необходимо. Дело в том, что у него — молодая жена. Миловидная особа двадцати лет, Люба видела ее фотографию. Она бы никогда не подумала, что такие девушки выходят замуж по расчету. Она выглядела такой милой, доверчивой и романтичной! Казалось, она проводит время в мечтах о неземной любви, а никак не о нарядах, мехах и драгоценностях. Полина Стрельцова производила такое впечатление, словно жила веке этак в девятнадцатом. Хотя и родилась во времена, когда женщины перестали стесняться мужских профессий, а красивой одежде стали предпочитать удобную. Милая Полина сохранила роскошную косу соболиного цвета, которую укладывала на голове короной, почти не красилась, ибо и без того обладала огромными глазами, и, судя по платью, в которое была одета на фотографии, модной джинсе предпочитала рюши, воланы и кружева.

И тем не менее именно эта девушка поступила в духе времени: вышла замуж за человека на тридцать лет ее старше, занудливого, эгоистичного, зато богатого, живущего за городом в собственном особняке, имеющего солидную фирму и знакомства с «людьми своего крута». То есть, с преуспевающими и обеспеченными. Полина Стрельцова вошла в этот круг, даже не подозревая, какие ее ждут проблемы.

О том, что молодая жена не вписалась в компанию богатых и немолодых людей, Павел Петрович упоминал мельком. Постольку поскольку постоянно жаловался на Полину, а в особенности на ее легкомысленный характер и стервозность. Ее проблемы Стрельцова не интересовали, он взахлеб рассказывал о своих. О том, как ему тяжело жить. Хотя, вспоминая фотографию девушки, Люба не могла поверить, что Полина Стрельцова особа взбалмошная и скандальная. Скорее, напротив. Она похожа на жертву, а не на палача. Тем более не способна на бурные выяснения отношений со своим пасынком. Люба вспоминала задумчивый взгляд огромных карих глаз, длинные ресницы, высокий, гладкий лоб, тонкие губы, изогнутые в загадочной полуулыбке, и невольно вздыхала. Такая милая девушка! Про себя Люба никак иначе ее и не называла. Только так: милая Полина. Но внешность зачастую бывает обманчива.

Павел Петрович, к примеру, без устали рассказывал о ссорах молодой жены с собственным сыном, человеком тоже молодым, избалованным и горячим. Нервничал Стрельцов потому, что жить в собственном доме, по его словам, стало невыносимо. И психотерапевта он стал посещать по этой же причине — нервы. А молодая жена требует к себе постоянного внимания. Он же, Павел Петрович, уже не юноша, темперамент не тот, а тут еще сынок подзуживает, знакомые намекают: как, мол, она, жизнь молодая? А какая жизнь, если каждое утро начинается со скандала?

Стрельцов был человеком словоохотливым, задавать ему наводящие вопросы не приходилось и вообще вклиниваться в его монолог Любе удавалось не часто. Все отведенное для сеанса время она слушала, слушала, слушала, ожидая, когда же Павел Петрович наконец выговорится. Не дождалась. Это был так называемый человек-монолог, с уникальной способностью говорить, не обращая никакого внимания на реакцию собеседника. Пусть зевает, пусть откровенно скучает, пусть даже злится, главное, выговориться самому. И теперь он начал с того, что прислал ей чуть ли не всю первую часть своего дневника. В письме Стрельцов был так же подробен, многословен и целиком сосредоточен на себе самом. Единственном и неповторимом. Люба никак не могла понять, почему Павел Петрович начал свой рассказ с истории пятнадцатилетней давности. Тем более, что она ее уже слышала на первом сеансе. Почти слово в слово:

«В году триста шестьдесят пять дней. Жизнь человеческая в среднем составляет лет шестьдесят. Я имею в виду мужчин. Увы! Такова статистика! Но все равно: шестьдесят лет! Это же больше двадцати тысяч дней! Большинство из них проходит, и не оставляет никакого следа. Лег спать, — наутро все позабыл. Пески времени засыпают берег памяти, чем дальше, тем больше, глубже… И уже не помнишь, когда, в какой день произошло что-то важное, что-то особенное? Копаешься в памяти, копаешься и наконец осеняет: вот с этого все и началось! Поступи тогда иначе — и вся дальнейшая жизнь могла бы сложиться по-другому. И не было бы сейчас этих мук, этих бессонных ночей. Совесть. Как с ней быть? Ну, как?

Помню только, что с утра было солнце. День ясный, морозный. Накануне пообещал жене, что приеду домой пораньше и схожу с Мишкой в комиссионный магазин. Коньки он там себе присмотрел. Подарок ко дню рождения. Хорошие коньки, почти новые. Импортные, в магазине тогда таких нельзя было купить. Только из-под полы, по большому блату. Блат-то у меня был, да не тот. В другом магазине, не в спортивном. Если бы сапоги жене, я бы мигом устроил, а вот коньки…