Елена Михалкова - Манускрипт дьявола

– Чтобы господин Якоб приходил ко мне, когда я готовлю. Он всегда говорил, что не любит запах разделанного мяса. Его просто с души воротит, как почувствует вонь! Это его слова, про вонь, а мне-то нравится, да и мясо я для него выбираю свежее… Ни разу не случалось такого, чтобы я накормила господина Якоба старым мясом! Вот если бы на моем месте была Берта, она обязательно смошенничала бы, да еще и приготовила невкусный обед! А я-то беру у мясника, что стоит возле моста каждый день, и он знает меня…

– Да замолчишь ты или нет?! – возопил я, прерывая ее словоизвержение.

Невероятно: и эту женщину я считал молчаливой?! Кто же тогда болтливая по сравнению с ней?!

– Зачем ты должна пойти со мной?

– Я не знаю! – Молли замотала головой. – Но господин Якоб обещал мне хорошо заплатить, если я помогу вам.

Подумав, я решил, что ничего не теряю от ее присутствия, а Молли и впрямь может быть полезна. Так что я разрешил ей зайти. Оставалось совсем немного времени до того часа, когда мы должны были покинуть башню.

Когда над Прагой сгустилась ночь, я поднял мешок, закинул его за плечо и сделал Молли знак: «Выходим». Меня не покидало ощущение, что я выступаю в долгий поход, а маленькая служанка – мой оруженосец.

С первых же шагов ночной город ощерился на меня каменными пастями львов и горгулий, оглушил меня неестественной тишиной. Никогда прежде, идя по Праге ночью, не слышал я такого безмолвия. Песни гуляк, ругательства подвыпивших нищих-забулдыг, окрики стражи, вздохи и стоны в укромной подворотне – вот колыбельная любого места, где живут люди. Но нынче ночью она не звучала.

Вместо этого нас с Молли всю дорогу сопровождала протяжная, жалобная песня ночного ветра. Он подкрадывался к нам исподтишка, забирался под одежды, вызывая озноб. Ветер сбивал с ног, вылетая из-за угла, и ловил нас в подворотнях, задувая с такой силой, что приходилось жаться к стене. Плащ мой оказался слишком легок, и я мерз в нем; Молли зябко ежилась в своей тонкой накидке, но не жаловалась.

Тяжелый мешок за моей спиной не давал идти быстро, и мы брели, как два уставших пилигрима, ищущие ночлег.

Никто не встретился нам по пути: ни лихие люди, которых много бродит по западной окраине города, ни караульные, ни дешевые потаскухи из тех, что собираются по ночам возле моста на той стороне Влтавы. Против воли я подумал, что обрадовался бы любому встреченному человеческому существу, даже бродяге, решившему выпросить у меня пару медяков. Но и бродяги исчезли в ту ночь из Праги.

Когда мы приблизились к жилищу Якоба, я поставил мешок на землю у ног и огляделся. Никого не видно. Прислушался, пытаясь уловить, не раздастся ли в кустах шепот затаившихся грабителей, но услышал лишь насмешливое посвистывание ветра. В «Хромом Копыте» тускло светилось незаколоченное окно, и было похоже, что дом смотрит на нас единственным глазом, подобно своему хозяину.

За спиной тихонько вздохнула Молли, молчавшая всю дорогу.

– Прошу вас, давайте вернемся! – зашептала она. – Утром я видела, что господин Якоб достал откуда-то ту самую книгу, над которой он бился столько времени. Честное слово, не к добру это! Она принесет беду и вам, и ему, я это чувствую!

– Достал книгу?! – Я обернулся к ней, будто ужаленный. – И что сделал с ней?

– Кажется, унес в подвал… Но я не знаю точно.

Я подхватил мешок и решительно двинулся к дверям, не обращая внимания на нытье Молли за спиной. Необдуманно брошенные ею слова лишь вселили в меня уверенность. Где-то там, в глубине дома, меня ждала книга – почти моя! – и никто на свете не смог бы остановить меня в эту минуту.

Вездесущий ветер услужливо приоткрыл перед нами дверь и первым просочился в щель. Мы вошли в дом, и я запер засов – не хватало еще, чтобы кто-нибудь наведался к старику в неподходящее время и помешал нам.

В комнатах горели свечи, и тени плясали на полу и стенах. Странно, но огоньки, приносящие тепло и свет везде, где бы их ни зажгли, делали дом Якоба еще более мрачным. В их неярком мерцании бросалось в глаза запустение, царившее в гостиной, и анфилада уходящих вглубь комнат, казалось, таила опасность.

Молли схватила меня за руку ледяной ладонью.

– Неужели все это господин Якоб зажег? – прошептала она. – Что-то не верится…

Стоило ей выговорить это, как и я поймал себя на том, что не могу представить старика, бредущим от свечи к свече, терпеливо зажигающим каждую из них. Молли высказала вслух то, что я смутно ощущал: в этом доме не чувствовалось присутствия человека, словно свечи загорались сами собой, и сами собой же и гасли.

– Прекрати! – сердито приказал я служанке. – Зачем только старый дурак велел тебе притащиться со мной?!

Я припомнил, что сказал мне Якоб. Не зажигая свечей, спуститься в подземелье, где будет ждать книга – на столе слева. Нет, на столе я должен оставить деньги! А про книгу старик ничего не сказал…

Что ж, нужно следовать его приказу.

– Я пойду вниз, – вполголоса предупредил я Молли. – Жди меня здесь.

– Вот уж нет! Я пойду с вами. Ни за что здесь не останусь!

В черных глазах служанки вспыхнуло упрямство, и я решил не спорить. В конце концов, она и так знает, чего я добиваюсь, а потому можно не скрываться от нее.

– Хорошо, но только веди себя тихо. Если испортишь мне все дело… Клянусь, придушу тебя своими руками!

Я поднял мешок и подошел к двери, за которой скрывалась лестница, ведущая в подземелье. Мне показалось – или же изнутри и впрямь донесся приглушенный смех? Что так развеселило помешанного старика, что он хохочет, находясь в полном одиночестве? Сжав зубы, я толкнул дверь и оказался в кромешной тьме, где не горела ни одна свеча.

Только я собирался приказать Молли принести свечу, как вспомнил предупреждение Якоба: «Свечей не зажигай, я позабочусь об этом».

– Позаботился он, как же! – сквозь зубы процедил я. – Даю голову на отсечение, это сделано не случайно.

– Но как же мы спустимся? – обескураженно спросила Молли, заглядывая через мое плечо в подвал.

Оттуда снова, на сей раз вполне отчетливо, раздался смех. Меня охватила уверенность, что старик издевается над нами. Он знает, что я стою здесь, не решаясь сделать шаг, и душа его радуется!

– Смотри же, я не предоставлю тебе больше поводов для веселья, – зло пообещал я и, перехватив мешок покрепче, поставил ногу на ступеньку.

Идти оказалось тяжелее, чем я предполагал. Ступени были скользкими, будто их намазали свиным жиром, и я боялся упасть и переломать себе ноги. Впрочем, останься я безногим, я пополз бы к Якобу на животе – чтоб ему гореть в аду со своими шутками!

Шаг за шагом, держась за стену, мы с Молли преодолели все ступени – мне показалось, их было не меньше сотни, хотя в действительности не набралось бы и двух десятков. Она изо всех сил помогала, и я подумал, что Якоб предложил служанке немало денег, раз она так заботится обо мне.