Мария Очаковская - Портрет с одной неизвестной

Но настоящая катастрофа произошла с Павлом, которому Лиза, мама и Васька, предварительно проконсультировавшись с автолюбителями, презентовали «Лексус», новенький, белый, блестящий джип. Лизка еще радовалась, что ей ловко удалось умыкнуть паспорт Павла и оформить все документы на машину. Но то ли Лиза допустила оплошность, то ли Павел не так ее понял, все пошло сикось-накось – подарка он не принял, поблагодарил, но отказался, а потом, хотя Лизе это могло просто показаться – прошла-то всего неделя – и вовсе перестал звонить и приходить. Лизка не находила себе места, мучилась, пытаясь воскресить в памяти их тогдашний разговор.

– У него много работы, а ты его все время отвлекаешь, – говорила Ольга Васильевна.

– И не пропал он вовсе, два дня назад заезжал в Валентиновку, семена мне привез, – говорила Серафима.

– Просто он оказался в сложном положении: его любимая женщина – миллионерша, а он не желает быть альфонсом, – говорила Милица.

Вот уж воистину, богатые тоже плачут.

Проводив девочек в аэропорт, Лиза твердо решила со всем этим разобраться, поэтому из Шереметьева, не заходя домой, она отправилась прямо к Павлу: «Не буду даже звонить, то есть позвоню сразу в дверь».

– Лизонька? Как ты тут оказалась? И что же не предупредила? – открыв дверь, растерянно спросил он.

– Специально, иначе ты опять скажешь, что занят.

– Так я на самом деле занят. Я сегодня уезжаю в Тверь. У меня новый заказ.

Лиза прошла в коридор, оглядела приготовленные сумки, этюдник и, испустив несколько протяжных вздохов, наконец произнесла:

– Тогда я с тобой. А что? Мои улетели на Канары, и я, как Пятачок, до пятницы совершенно свободна.

– Со мной? Но это скучно, Лизонька. Тебе быстро надоест, – с улыбкой попытался возразить Павел.

– Зато тебе не будет скучно в дороге. И вообще, я так решила. Мне давно хочется посмотреть, как ты работаешь. Я могу держать палитру, носить тебе чай, отгонять мух и назойливых посетителей. Ты еще не знаешь, какая я полезная.

– Ну, это мне уже хорошо известно.

– Попрошу не издеваться.

– Никакой издевки.

– Вот и славно. Значит, возьмешь?

Широкая улыбка озарила его лицо.

– Куда же я денусь.

– Надеюсь, есть возможность метнуться ко мне за моей зубной щеткой. А теперь, может, ты меня поцелуешь? – с довольным видом она подошла к нему и подставила щеку.

В голове у Лизы уже созрел некий план, в соответствии с которым нужно было обязательно заехать к ней домой, а вернее, во двор, где все еще стоял «Лексус»-отказник, внушавший благоговейный трепет всем соседям. Используя эффект неожиданности, Лиза надеялась подвести Павла к джипу и разом обрушить на него заранее продуманную и отрепетированную речь. Смысл речи сводился примерно к следующему: без него, Павла, все равно ничего бы не было, и безвестный портрет продолжал бы висеть в Симиной комнате и осыпаться, так что хватит валять дурака, бери подарок. Но похоже, из всех Лизиных доводов на Павла подействовала лишь одна в сердцах брошенная ею фраза:

– Надо быть полным болваном, чтобы не принять подарка от человека, который тебя любит.

И вот, полтора часа спустя, в прекрасном настроении они уже катили по Ленинградскому шоссе в сторону области. В унылом грязном автомобильном потоке новенький блестящий «Лексус» выглядел как-то особенно празднично. Павел, быстро освоившись, уверенно вел машину. Лизка с комфортом расположилась рядом и потчевала его последними новостями. Потом позвонила Хулия. Разговаривали они с ней по очереди. Их заочное знакомство с Лизой уже состоялось, а через короткое время Юля собиралась навестить их в Москве.

– Познакомимся, салфеток опять-таки поедим, – подытожил Павел, нажав отбой.

Павел работал четыре часа. Глаза устали и начали слезиться. Спина затекла. Правая рука отяжелела. Он встал, походил вокруг этюдника. Работать стоя он не привык, но неудобный раскладной стул его раздражал. Ему повезло – посетителей почти не было. Будний день, холодный, промозглый, какие уж тут музеи. Только утром, часов в одиннадцать, мимо него протопала небольшая группа школьников. Русская живопись первой половины XIX века их не увлекла. Минут через пять пубертаты испарились. Немного позже появилась пара любознательных иностранцев, ненадолго задержавшихся у его этюдника. В зале было прохладно. Лиза мерзла и ходила греться вниз в буфет, иногда, тайком, чтобы не ругались смотрительницы, прихватывая оттуда то чай, то бутерброды для Павла. Она изо всех сил старалась ему не мешать, но… Неужели придется сидеть тут и мерзнуть еще один день? С Лизой Павлу работалось медленно, и портрет молчал. И, если уж быть откровенным, работать не хотелось вовсе. Нет, надо все-таки успеть…

Мягкая лессировочная кисть вновь аккуратно коснулась лица модели – худенькой большеглазой девушки в открытом летнем платье. Густые, сочно выписанные деревья и уходящая в даль аллея, служившие фоном, были готовы еще в мастерской. Здесь он только немного подправил тона. «Портрет неизвестной в саду».

«Кто же ты такая? Я ведь даже не знаю твоего имени. Как к тебе обратиться? – думал про себя Павел. – И сколько тебе было лет, когда писалась эта работа, кто ее заказывал, муж, родители? И что потом с тобой стало? Неизвестная в саду… как-то несправедливо, что история не сохранила даже твоего имени».

Большеглазая отозвалась. Сначала издалека Павел услышал смех, задорный, заразительный радостный. Смех приближался. Павел энергично продолжал наносить полупрозрачный светло-персиковый тон на ее лицо, шею, обнаженные руки, на которые сейчас было холодно смотреть. Неожиданно в виски стрельнуло резкой пронизывающей болью. Павел зажмурился. Только этого не хватало. Боль не проходила, растекалась по всей голове.

– Я принесла тебе кофе, выпей, погрейся, – у самого уха раздался Лизин голос.

– Спасибо, Лизонька. На всякий случай, есть у тебя анальгин или что-нибудь от головы?

Порывшись в сумке, Лиза разочарованно покачала головой.

– Э-э-эх… Кончилось все. Слушай, так в чем же дело? Я сейчас пулей до аптеки и обратно. Я тебе говорила, что пригожусь. Жди, я быстро, – бросила она уже на ходу.

С Волги задул пронизывающий ветер. Слава богу, аптека оказалась недалеко. Одевшаяся сегодня в легкомысленную развевающуюся шкурку, состоящую из одних разрезов, Лиза уже десять раз себя отругала, изо всех сил стараясь не стучать зубами. Чтобы согреться, она почти бежала. Купив для верности в аптеке сразу несколько видов анальгетиков, она улыбнулась, вспомнив о мамином пристрастии к лекарствам, и побежала обратно. В музее старушка-гардеробщица, с которой Лиза уже успела познакомиться, посоветовала ей не снимать дубленку. Старинный, построенный еще в XVIII веке Путевой дворец, где расположилась картинная галерея Твери, в это время года больше напоминал гигантский склеп. Пустынно, безмолвно, холодно…