Диана Бош - Забытый грех

– Квартира чья?

– Азура. Куплена его отцом больше пяти лет назад.

– С кем он жил?

– Вроде бы один.

– Дамир, что значит – вроде бы?! – возмутился Лямзин. – Давай по существу.

– Простите, Эдуард Петрович, я не так выразился. Жил он один, но есть женщина – два раза в неделю приходила, убирала квартиру, стирала, иногда готовила. Так вот, похоже, у них были личные взаимоотношения.

– Почему – похоже? Она что, ничего не говорит?

– Она отказывается, уверяет, что только хозяйство вела. Но мне кажется, просто боится признаться. А убивается по Азуру сильно, прям лица на ней нет.

– Я хочу с ней поговорить.

– Будет сделано. – Дамир сразу отправился выполнять поручение.

Лямзин пошел вслед за ним, но у самого выхода остановился. Он и сам не мог сказать, что заставило его посмотреть наверх, будто толкнуло нечто. Поднял голову и прямо под притолокой увидел маленькую самодельную куколку в пестром национальном халате и белой чалме. Куколка-оберег была приколота к двери кордом – традиционным таджикским ножом с рукояткой, украшенной яркими самоцветами. Но как-то нелепо – острой частью лезвия вверх. Еще до конца не осознавая зачем, Лямзин надел на руку резиновую перчатку и аккуратно, чтобы не смазать отпечатков, если они есть, выдернул из двери нож. Потом вместе с куклой убрал его в пакет и плотно закрыл.

После этого вышел в подъезд, чтобы еще раз осмотреться. Обычная типовая девятиэтажка с мрачновато выкрашенными стенами, железной сетчатой дверью, ведущей на чердак, и жутким запахом в подъезде. Лифт, как и во многих таких домах, останавливался между этажами.

Наверное, у Лямзина было столь красноречивое выражение лица, что пожилая женщина, которая приехала в лифте, обернулась и сказала:

– Это из мусоропровода воняет. Не убирают, крыс развели, вот и дышать нечем.

– А чего не жалуетесь?

– Так жаловались. Что толку? Одного убрали, другой пришел. И все равно грязно.

– Простите, вас как зовут?

– Людмила Васильевна я. Можно просто – Васильевна.

– Скажите, Людмила Васильевна, вы жильца из семьдесят второй квартиры хорошо знали?

– Это из которой? – Она надвинула на нос очки и подслеповато прищурилась, соображая. – Ага, вон та, значит, желтая. Верки-декабристки бывшая.

– Декабристка – это фамилия? – удивился Лямзин.

– Да нет! – женщина махнула рукой и засмеялась. – Она все к мужу на Север моталась, а потом квартиру продала, да и вовсе переехала к нему жить. Вот ее так и прозвали. А фамилия у нее Сидельникова.

– Хорошо, а о парне из этой квартиры вы что-нибудь слышали? Ну, может, разговаривали с ним когда или кто из соседей жаловался?

– Да тихий он был, незаметный. Про таких говорят – воды не замутит. Хотя… постой, постой… – Она наморщила лоб и, подумав, многозначительно произнесла: – Был! Был один случай! Да что мы с тобой здесь стоим, пойдем-ка ко мне. Я все тебе по порядку расскажу.

Они отошли от дверей кабины и поднялись вверх – на девятый этаж. Свидетелем Людмила Васильевна оказалась ценным: ее дверь располагалась как раз напротив двери Азура.

Тонкие занавесочки на чистенькой кухне, герани на окнах и волшебный, неповторимый запах домашних пирожков с курагой. Лямзин принюхался и не удержался, сглотнул слюну.

– У вас сказочно пахнет домашней выпечкой, – похвалил он хозяйку. – Обожаю пирожки но, к сожалению, не умею готовить. А то бы каждый день их пек.

– А тебе и не надо, – нарочито ворчливо сказала она. – Не мужское это дело. Я вот сейчас чайку вскипячу, и мы с булочками с маком да с пирожочками его и попьем.

Она достала пузатый чайник, налила в него воды и неторопливо поставила на огонь, потом сняла с полки заварку в стеклянной банке и сыпнула ее чуть-чуть в белый, в розовых цветочках, фарфоровый чайничек. Чай, судя по всему, предполагался очень слабенький, если не сказать жидкий.

Лямзин не подгонял Васильевну, понимая, что так ей проще будет с ним говорить – в уютной обстановке, за чаепитием в дружеской беседе.

– А ты женат? – вдруг спросила она. – Детишки, должно быть, есть?

– Нет, я один.

Старушка тем временем придвинула к нему выпечку, и он, взяв пирожок, принялся с удовольствием его жевать.

– Ну ничего, молодой еще, – снисходительно согласилась она и тут же предложила: – А хочешь, я с внучкой тебя своей познакомлю? Такая хорошая девочка, но все одна да одна. Кандидат биологических наук!

Лямзин от неожиданности поперхнулся и закашлялся.

– Извините, – обретя способность говорить, выдавил он, – в мои ближайшие планы не входит женитьба. Я, видите ли, уже был женат, и как раз на кандидате наук. Все кончилось печально.

– Эх ты какой! – она укоризненно покачала головой. – Нельзя назад все время смотреть, мало ли у кого что было да с кем не получилось?! Надо пробовать еще раз.

Он отодвинул от себя тарелку с пирожками, опасаясь, что с охотки да с голодухи съест их все и бедная женщина пожалеет о своем гостеприимстве.

– Давайте вернемся к вашему соседу Азуру.

– Хорошо, чего уж там, давай, – легко согласилась она. – Живет он здесь давно, и всегда все тихо было…

Она долго рассказывала историю появления в их доме Азура, начав издалека, с жизни бывшей хозяйки квартиры и причин, приведших ее к продаже жилья. Говорила она эмоционально, подробно, но Лямзин слушал терпеливо, подперев щеку рукой и не перебивая. Наконец Васильевна дошла до главного:

– …а вот в тот день, помню, Азур вбежал в подъезд сам не свой. Меня чуть с ног не сбил, не поздоровался – а всегда такой вежливый был мальчик – и бегом по лестнице вверх. Даже лифт ждать не стал. А я вышла, села на лавочку около подъезда и сижу, Макаровну из пятнадцатой квартиры жду. Мы с ней всегда после обеда вдвоем воздухом дышим. И вдруг вижу, из подъезда вылетает Майя. Она у Азура убирала, ну и подружкой, что ли, его была. Я видела их частенько вместе, она так всегда на него смотрит, в глаза заглядывает. И тут вдруг бежит, и слезы прям в три ручья по лицу. Ну я возьми да ее и останови. «Что, – говорю, – деточка, с тобой? Может, помочь чем?» А она так дико на меня глянула и совсем слезами захлебнулась. Я ее глажу по голове, а она что-то бессвязное бормочет. Я половины слов не поняла. Вроде бы Азур прибежал домой да с порога на нее как заорет: убирайся, мол, отсюда! А потом взашей из квартиры ее вытолкал. Даже ведро с водой, говорит, не дал с порога убрать. Босиком бедную девочку выгнал, а вслед сумку и обувь кинул. Да что ж ты, говорю, такое сделала, чем его разозлила? А она отвечает, мол, сама ничего не поняла. Все, как обычно, было: убирала в квартире, пыль протирала, есть приготовила, а он прибежал, давай руками на нее махать. Вот оно как было… Ну, я еще пыталась ее разговорить, но ничего больше Майя не сказала. Ушла. Пойду, говорит, пройдусь, может, легче на душе станет.