Екатерина Лесина - Слезы Магдалины

– Знала. И Владика, и Мишку, и Женьку... Ох воевали ж они! Ни одного дня, чтоб ктой-то кому-то носу не расквасил. А то, дело молодое, заведутся по-за ерунды и давай. Матери в крик! Каждая за своего. Бывало, что и волосья друг дружке драли. А чего лезти? Сами б разобралися. Я так и говорила: не трожьте деток, нехай себе гуляются.

– А из-за чего они?

– Тю... из-за чего. Вестимо, из-за чего. Из-за мамок. Детки за их валтузятся, они за деток. Смех да и только.

Ног коснулось что-то большое и живое, царапнуло.

– Хороший, – Аленка не без опаски погладила зверя, и тот благодарно заурчал.

– Ишь ты. А ко мне-то и не подойдеть лишний раз. Ну, иродище, я тебе кормлю, а ты к чужим, значится, ластишься? Чистый ведьмак! У той-то тож черный кот водился. Как он орал, когда она повесилася, прям не кот – человек. Мы три дня спать не могли, пока Федька его не застрелил. Я ж потому и взяла этого, думаю, а может, и он по мне поореть. Хоть кто-то...

Она еще долго говорила, когда жадно, выплескивая на нового человека старые сплетни, вытаскивая жизнь, захламленную чужими бедами, как дом ненужными вещами. Когда с жальбой и причитаниями, отпевая сразу и всех. Когда выспрашивая, но довольствуясь короткими ответами и предпочитая сама досочинять историю Аленкиной жизни.

И только когда зазвенели, застрекотали, защелкали разом часы, собранные в кухне, баба Гэля спохватилась:

– Ох ты боже ж ты мой! Засиделися! А мне-то, мне отдыхать пора... старая уже. Больная. И ты, девонька, иди. Иди.

На улице окончательно стемнело, заморосил мелкий снег пополам с дождем. Вдоль заборов легли узкие полосы сугробов, которые к утру или смерзнутся, или растают. Луна скрылась за тучами, и Алена, выбравшаяся на улицу, вдруг поняла, что ей страшно.

Серое небо, черные дома, дорога, которой не разглядеть. Тени. Взгляд натирает спину, гладит затылок, словно примеряясь, как бы половчее в волосы вцепиться. А под ногами черным пятном мечется разбойник-Васька.

Она заставила себя сделать первый шаг. И второй. И даже отсчитала десять, когда давление чужого взгляда стало невыносимым. Ее буквально парализовало. Алена стояла посреди дороги, не в силах пошевелиться. Руки свинцовые. Ноги ватные. Сердце в животе колотится, к горлу подскакивая. Дышать нечем.

И на помощь не позовешь – онемела.

Кот заурчал и, поднявшись на задние лапы, пропорол когтями джинсы.

– Ай! – К Алене разом возвратился дар речи и способность двигаться. – Ты что делаешь? Нет, стой, спасибо. Правильно. Пойдешь со мной?

Васька крутанулся на месте и нырнул в темноту. К забору? К бабке возвращается? И Алена вернется. Неудобно, конечно, старого человека беспокоить, но... но не оставаться же здесь! Да она ненадолго. Просто фонарик попросит. Скажет, что дорогу развезло и боится упасть.

А если фонарика нет, то хотя бы свечу. Свечки в этом хранилище хлама просто обязаны быть!

Назад Алена шла медленно, то и дело оборачиваясь, пытаясь понять, наблюдают за ней или ей просто кажется, что наблюдают. Вокруг было тихо, только земля похрустывала под ногами и свежий снег хлюпал, превращаясь в грязь.

А баба Гэля не спала: из-под ставен пробивалась узкая полоска света. И когда Алена была уже у забора, дверь распахнулась, выпуская человека.

– И чтоб без обману мне! Гляди, а не то все расскажу! – донесся визгливый старушечий голос.

Алена отскочила, упала, зацепившись за доску, скатилась в низенькую канавку у дома и замерла, скукожившись.

– Ты ж мене знаешь, – продолжала дребезжать бабка уже где-то рядом. Провожает гостя? Правильно, не отдыхать она собиралась, а ждала кого-то. И часы навела. Никто не ложится спать по звонку. По звонку просыпаются...

– Я ж тебе, шалопаю, помогала, как умела. Жалела...

Старухи часто днем спят, а ночью бессонницей мучаются. Наверное, баба Гэля тоже спит по вечерам. А сегодня у нее встреча, которую никак нельзя проспать. Вот часики и навела. Она же не знала, что Алену встретит.

Домой пригласит.

Разговорится.

А потом выставит, чтобы Алена случайно не увидела... кого? Того, кто ее мучает? Того, кто собирается убить? Но кто он, самозваный охотник на ведьм?

Жалко, голоса не слышно. И разглядеть удалось лишь, что высокий и плотный. Или кажется, что плотный? Может, дело не в нем, а в куртке? Сейчас многие носят пуховики.

Например, Влад.

Уехал? Или просто соврал, что уехал?

– А про Фимку слышал? Померла! Повесилася! А такая баба была, строгая... что, не помнишь? Все вы быстро забываете. Ох жалко ее...

Наверное, нужно было выскочить и потребовать объяснений. Пригрозить милицией. Плюнуть, в конце концов, в рожу этого урода!

Или хотя бы рассмотреть получше.

Или тайком пойти за ним, узнать, где обитает...

Наверное, много всего можно было сделать, но Алена просто сидела в ямине, свернувшись калачиком, и молилась всем святым сразу, чтобы ее не заметили.

Вопрос 5 : Многих несчастных осудили за то, что на их теле обнаружили какие-то соски, однако всем известно, что немало людей, в особенности в преклонных летах, страдают от бородавок на разных частях тела и прочих естественных наростов, которые происходят от геморроя, деторождения и других причин, и лишь на этом основании один человек в компании одной женщины решает объявить подозреваемого виновным или оправдать.

Ответ : Те, кто выносит суждение, в состоянии доказать его основательность кому угодно и привести причины, почему такие отметины не только противоестественного свойства, но и не происходят ни от одной из тех причин, которые указаны выше. Что же до решения, которое они якобы принимают с глазу на глаз, то это ложь и неправда, ибо нет ни одного человека, которого осудили бы только на основании обнаруженных на его теле отметин. Каждый раз, когда осматривают мужчину, делают это в присутствии не менее дюжины самых надежных и здравомыслящих обитателей прихода, а когда осматривают женщину, то присутствуют опытнейшие женщины и повитухи, и все они, а не только обнаружитель и его помощники, подтверждают подозрительный характер найденных отметин, и все, включая зрителей, выражают свое неодобрительное к ним отношение и соглашаются, что эти знаки не могут происходить ни от одной из упомянутых выше причин.

Помойка кишела крысами. Серые и черные тела, голые хвосты, визг и кровь.

– Смотри, – человек в добротном черном плаще и шляпе, низко надвинутой на глаза, остановился. – Смотри, Бетти, внимательно.

Бледная девочка с золотыми волосами послушно остановилась. В серых глазах ее отразились и грязные стены переулка, и задний двор таверны, и крысиная война, но тонкое личико осталось неподвижным. Ни отвращения, ни страха – ничего.