Екатерина Лесина - Слезы Магдалины

– Я знал, где искать, – примиряюще сказал Влад. – Я подозревал, что дело не в ведьмах, а в том, кому ведьмы мерещатся. Тот, кто очень сильно пострадал от них.

Или еще пострадает, если согласится на заманчивое предложение обменять душу на квартиру. Черт!

– Да заткнешься ты или нет! – Дверь пинком распахнулась, пьяный взгляд зашарил по комнате. – А... это, извини, Димыч...

Через пару секунд заколотили в соседнюю дверь, началась ругань, грозящая перейти в драку. Да уж, дьявол точно знает, когда жертва пытается спрыгнуть с крючка.

– Ты думаешь, что это – он, – Димыч, отгоняя сомнения, взял снимок. Мальчишка. Лысый – а Палыч в детдоме брить головы не давал, хотя ему часто советовали – чтоб вшей избежать. Уши-блины приклеились к лобастой голове. Его небось дразнили. Точно дразнили, а дать сдачи силенок не хватило. Только у затравленных бывает такой ненавидящий взгляд.

– Ты мне не веришь, – констатировал Влад. – Право твое. Но ты хотя бы проверь. Потом сочтемся.

Прозвучало приказом. Конечно. Проверь, подведи гипотезу, сделай так, чтобы этот, незнакомый Димычу, человек оказался за решеткой. И взамен тебе что-нибудь предложат.

У дьявола много вариантов, найдется и для тебя, Димыч, подходящий.

Он молился, истово и страстно, избавляясь от со мнений. Он плакал, не видя, как слезы смывают с лица пыль и мел. Он дрожал всем телом и не чувствовал ни холода, ни жара.

И Господь, сошедши с распятия, преклонил колени рядом. Взял его руки в свои, деля раны на двоих, и кровь, полившаяся на пол, стала общей.

Терновый венец, возложенный на чело, был мягок. А рана в боку – когда взялась? – не мешала дышать.

... посмотри на себя! Ты ж ничтожество. Тесто перебродившее! Да меня засмеют, если...

Красные губы плюются ядом, глаза сверкают гневом. О, как прекрасна она, дева манящая, распутница-Лилит, черная кровь сердца пронзенного. Очаровала, околдовала, протянула надежду улыбкой, но лишь затем, чтобы ударить.

– Ты ж урод! И бестолочь! И... – она устала перечислять и приказала: – Дай сигарету.

Зловонный дым становится дыханием. А он смотрит на руки. Матово-прозрачная кожа, мрамор, разрезанный узором прожилок-вен. Тени под костяшками пальцев и сами пальцы. Хрупкая красота , которая не имеет права принадлежать другому.

– Слушай, ты псих, – говорит она, стряхивая пепел ему в ладонь. Дерзкая, но прекрасно знает безграничность власти своей. – Когда ты так смотришь, у меня мурашки по шкуре бегут. Мля.

Она добавляет последнее слово, желая показаться взрослой, и на мгновение такой становится. Не прожитые пока года изменяют лицо, являя истинное обличье демоницы.

– Слушай... – Она поворачивается, заглядывает в глаза и предлагает: – Если хочешь, можешь меня поцеловать...

Ее губы вкуса сигарет, но ему все равно. Он счастлив. А на следующий день она стоит, курит и смотрит, как его бьют. И хохочет... тварь.

Автобусная остановка синей бородавкой торчала на макушке холма, и ветер весело носился между четырьмя столбами. Сквозь дыры в крыше сыпало мелкой моросью, растрескавшийся фундамент прочно зарос грязью и пускал черные слюни-сели на дорогу, словно пытаясь доплюнуть до куцых елочек на другой ее стороне. Стряхивая ржавчину, звякал прикрученный к столбу железный лист. Судя по расписанию, до автобуса оставалось еще полчаса. Дорога была пуста. И Аленка подумала, что зря она затеяла этот побег.

Нужно было сидеть на месте.

Влада ждать.

Надеяться на лучшее.

Она фыркнула и сунула руки под мышки. Холодно. Даже не так – зябко. Предвесенняя сырость просачивалась сквозь толстую шкуру пуховика, липла к коже и пиявкой сосала тепло. Миру хотелось согреться.

Алена подпрыгнула и еще раз. Сапоги хлюпнули в грязи, но теплее не стало. Ветер же толкнул в плечо, точно уговаривая: возвращайся. Назад, в деревню. Прячься и жди!

Надоело! В конце концов, она, Алена, не овца, чтобы ждать, когда придут и убьют. Она устала играть пешкой на чужой доске, и... и она понятия не имеет, что нужно сделать, чтобы остановить игру, но обязательно сделает и остановит.

Для начала доберется до города и поговорит с Мишкой. И Таньку успокоить надо. Танька – она нежная, пусть и кажется сильной. А на самом деле... как оно на самом деле, Алена додумать не успела: на крыше загрохотало, посыпало мелкой трухой дряхлого кирпича, и в следующий миг под ноги Алены плюхнулся черный ком. Зафырчал, отряхивая все четыре лапы единовременно, и зашелся воем.

Спокойно. Всего лишь кот бабы Гэли, который, как все коты, гуляет сам по себе и, должно быть, понятия не имеет, что хозяйка мертва.

Кот забрался на остов лавки и принялся вылизываться. При этом он не спускал с Алены глаз.

– Тоже в город собрался? – спросила она. Кот фыркнул и отвернулся.

Снова потянулось ожидание. Время медленно тянулось за стрелками наручных часов, дорога была пуста, а небо начало темнеть. Серые тучи наступали со стороны елей, и в клочковатой шкуре их то и дело посверкивали молнии.

Плохо.

– Надо возвращаться, – сказала Алена коту, и тот, спрыгнув, шагнул к ней, потерся о ноги и замурлыкал. Надо полагать, выражал согласие.

Наверное, она бы ушла, если бы не пятно света на дороге. Сначала Алена решила, что это автобус, и совсем не обрадовалась – теперь отступить не выйдет. Но по мере приближения пятна – уже двух пятен фар – стало понятно, что едет машина.

Почему она промедлила? И руку вытянула, голосуя? Ведь надеялась же, что не остановится. Но старый «ВАЗ» неопределенного колера замер и загудел, поторапливая случайную пассажирку.

– Вот видишь... – Алена оглянулась на кота, но зверь уже исчез, только из тени донеслось раздраженное шипение.

Дикий совсем.

Она села рядом с водителем, с облегчением подумав, что у «ВАЗов» нет центрального замка и закрыть ее в машине человек, кем бы он ни был, не сможет. Потом высмеяла собственный дурацкий страх и попросила водителя:

– Добрый день. Мне бы в город.

Он кивнул и тронулся с места. Машина медленно поползла по дороге, а Алена принялась рассматривать нового знакомого. Высокий, наверное, вон макушка мало в крышу не упирается. Сидит как-то боком, загораживаясь от нее плечом, словно готов в любой момент выпрыгнуть из машины. Сам светловолосый, лохматый, лица особо не разглядеть. Разве что бледный очень.

И почему молчит? Зря она в машину села. Идиотка. А если это тот самый? Если... попросить остановить? И что дальше? Остаться на пустой дороге между городом и деревней? В преддверии грозы? Небо с каждой минутой становилось все более неуютным, а деревья, выстроившиеся вдоль дороги, шатались, кланялись машине.

Вот дорога полетела с холма, и вдали показался город. Вольготно разлеглась бетонная туша, дышала клубами пара теплостанций, дразнила красными огоньками вышек.