Екатерина Лесина - Слезы Магдалины

Плотная бумага, в которой буквы скорее вдавлены, чем вычерчены. Острое желание швырнуть в костер, избавляя себя от остатков тайны.

– Читай, – велела Элизабет. – Сначала читай. А потом поговорим.

Читала. Продираясь сквозь слова и мысли, глотала слезы, которые вдруг затопили душу.

Ее мать звали Луизой, и она была ведьмой.

А отец – охотником. Тот, которого Бетти не знала, был точно таким же, как тот, которого убила. Кого же она убивала?

Любовь. Надежда. Предательство отречением. Смерть. Свобода. Встреча.

Случайность случайностей, причудливый узор судеб, в который Бетти вплели против воли ее. Но была бы ее другая жизнь лучше нынешней? Она не знала.

Слезы Магдалины согревали озябшую душу. И хотелось поделиться теплом. С Джо, он заслуживает больше, чем кто-либо... он ведь знал или догадывался, что Бетти тоже причастна к салемским судам, но взял в жены. Ее прежнюю, ее-чудовище.

А письмо продолжается. Теперь в строках раскаяние. Нерешительность. Отец думал, что с тем, другим, Бетти будет лучше. Он не знал, что ей плохо, иначе... иначе не случилось.

Пожар. Суд. Условие. Об этом Бетти уже знает, но читает, старательно выискивая в буквах ответы, но их нет.

Джо – хороший человек и позаботится? Благословение? Спасибо. Бетти знает. Бетти... Бетти, наверное, любит.

Любит? Любит! Она тоже способна любить!

И прощать. Всех, бросавших камни. Всех, отвернувшихся и оставшихся равнодушными. Всех ненавидящих. И всех виноватых. Она не судит и не желает быть судима. Бетти... Бетти хочет уехать.

Бетти хочет жить. Просто жить.

– И что, тебе совсем не интересно узнать? – Элизабет усмехается. И улыбка ее преображает. Черты лица становятся жестче, взгляд злее.

Ведьма? Похожа. Но... но какое Бетти дело? Она не продолжит охоту.

– Что ж... право твое. Уезжай. И никогда, слышишь! Никогда! Не возвращайся сюда!

Темногривая лошадка весело месила копытами грязь. Фургон скакал по кочкам. Девушка на козлах прижималась к мужчине, и он смотрел на нее удивленно и словно бы не веря.

Позади осталась дорога на Салем.

Впереди расстилалась ярко-зеленая равнина.

Она спала. Она была прекрасна, и человек, спустившись с чердака, преклонил колени.

– Спала Богородица Мать во святом граде Вифлееме. И явился ей сон страшен и ужасен, – прошептал он, убирая с лица пряди волос. Спящая не шелохнулась.

Следовало поторопиться, но... прежняя решимость внезапно исчезла. А если ошибается? Если и тогда, раньше, ошибался?

Нет! Все верно! И пусть нету на груди медальончика заветного – спрятала. Ничего, скажет, где. Вернет отнятое.

– Всю ночь маялась Божия Мать, места не находила, сердце и душу свою теребила. Снился ей сын ее единый Христос, к столбу привязываемый, веревками крепкими связанный, кнутом избиваемый, плетьми битый. Видела Божия Мать, как сына ее стальными прутами били, кости и плоть его давили, пинали, плевали, терзали, покою и продыху не давали...

...всю жизнь били-били, мамочка. Давили. Ломали, вытравливая последнее свое, пихая в душеньку чужое. А ты ушла. Бросила. За что? Из-за кого? Разве достоин был тот жертвы твоей? Разве мог я жить без тебя?

Тяжкий путь Боженька положил, но я шел. Я нес свой крест на гору, где распят буду.

Скажи, мамочка, как мне теперь быть?

Уйти нельзя остаться? Казнить нельзя помиловать? Где искать ответов?

– Я не знаю, – шепотом пожаловался спящей, развязывая горловину мешка. Узлы тугие. А ногти короткие, скользят по бечевке. Вместо молитвы из горла рвалось продолжение клятого сна. – На гору гнали, на кресте распинали, гвозди в руки и ноги его вбивали, копьем ребро протыкали, уксус к губам подавали, с креста снимали, в полотно покрывали, во гробе укладывали...

Его тоже укроют в гробу каменном. Если поймают.

Ничего, оплачет Мария-Магдалина душеньку грешную, омоет слезой, как водицей, и чистенькую положит к престолу Господню. Скажет: живи вечно, невинным возрожден.

Наконец, веревка поддалась, и человек вытащил моток веревки с завязанной петлей, черную коробочку со шприцем и двумя ампулами, свечу и молитвенник. После взял одну из ампул и аккуратно разломил у носа спящей.

– С добрым утром, ведьма, – сказал он.

Нынешнее пробуждение было резким, как нырок в ледяную воду. Вонь ударила в ноздри, по телу прошел разряд электрического тока, и Алена открыла глаза.

Человек, склонившийся над ней, улыбнулся.

– Ну здравствуй, – сказал он, убирая ампулу в прозрачный пакет. – Вот мы и свиделись. Не ожидала? Ты прости, что не по плану, что... но мне знак был. Нельзя тянуть. Но так даже лучше. Правда?

Неужели это он, ее палач и мучитель? Пришел слишком рано. Незваный гость, которого прогнать бы. Или хотя бы руку оттолкнуть. Алена хочет. Поднимает руку, но ей только кажется, что поднимает, – рука неподвижна. А ног и вовсе не чувствуется.

Страх мгновенный – парализовало. Воспоминания: Василиса и уколы. Муха должна быть живой, но не должна улететь.

– Ты очень красивая. Тебе говорили об этом? Нет? Зря. Ты на самом деле красивая, но красота – это зло. Заботясь о теле, мы забываем о душе. Выбираем минутное-тленное, отворачиваемся от вечности. Это неправильно.

Он повернул ее голову, чтобы Алена могла видеть. Она видит. Широкие ладони на шарнирах суставов, неправдоподобно узкие запястья, болтающиеся в байковых рукавах. Плечи и голова на короткой шее, будто вдавленная в тело.

Смешной и неуклюжий. Невыразительный. Кожа цвета недопеченного хлеба с черными зернами угрей на лбу. Тонкие стрелки-брови, глубоко запавшие глаза. Губы с короткой щетиной усов.

– Я тебе помогу. Я тебя отпущу... ты поймешь. Они, те, кто раньше, не понимали. Да и я сам не хотел говорить. Какой смысл открываться тем, кто есть тьма? Ты – другое. Я за тобой смотрю.

Подсматривает. Подкрадывается по ночам, преследует днем, кружит голодным волком, дожидаясь, пока добыча ослабнет.

Трус! Сволочь!

Он зажег свечу, поставив в изголовье, сам сел на пол, скрестив ноги – с грязных кроссовок на пол посыпались комья глины, – и открыл тонкую книжицу в черной обложке.

– Мы умерли для греха: как же нам жить в нем? Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни [8].

Алена слышала только одно слово – «смерть».

Убьет-убьет... а Влад помочь обещал. Сбежал. Мишка предал. Танька не узнает, что его поймала на кольцо-крючок черноволосая ведьма. Танька будет проклинать и пить. И тоже когда-нибудь умрет от горя. И сам Мишка, не выдержав неволи в руках той, которая притворилась его сестрою. И она... и маньяк... и все умрут, чтобы... что?