Виктор Пронин - Человеческий фактор

– Хоть живой? – спросила старушка, прибежавшая на выстрелы.

– Там разберемся, – ответил санитар.

– Может, укол какой сделать... От столбняка, что ли...

– Будет ему укол, все ему будет... Где тут у вас ближайшая больница?

– В Одинцове, где же еще... Туда надо везти, больше некуда. Только это... Какая больница... Вам, похоже, морг нужен...

– Разберемся.

Водитель распахнул заднюю дверцу, санитары вдвинули носилки в машину, и дверцы захлопнулись. Машина тут же тронулась с места. Милиционер уныло ходил между высыпавшими на просеку дачниками, что-то спрашивал, уточнял, но, как выяснилось, единственным очевидцем происшествия был тот самый полуголый парень в синих штанах. Он без конца повторял, что в него стреляли, но промахнулись, что он успел вскочить в свою калитку, что стрелять в него начали, едва он появился, что был первым, что только он видел преступников и, по его словам, выглядели они просто устрашающе – громадные, в черном, со злыми мордами и что-то кричали на непонятном языке.

– Может, это был просто мат? – уточнил Анпилогов.

– Какой мат! Какой мат! Что я, мата не знаю?! За кого вы меня принимаете?! – И столько обиды было в голосе парня, что Анпилогов усовестился.

Подробно описывать последующие события смысла нет, поскольку все они были скорбны, очевидны и проистекали из того, что уже было сказано. Главный врач одинцовской больницы, осмотрев доставленную жертву покушения и убедившись, что человек мертв, выдал жене Долгова соответствующий документ, после чего она получила права забрать то, что осталось от горячо любимого мужа для дальнейших, тоже очевидных и скорбных действий.

Давний друг семьи Анпилогов Иван Иванович помог вдове с хлопотами – достал машину, подключил знакомых ребят, оформил документы и в тот же вечер несчастного Долгова отвезли на его дачу в Калужской области, в Козельском районе. Дача эта принадлежала Анпилогову Ивану Ивановичу, но сообщать об этом всем и каждому он не стал, решив, что пусть все думают, будто дача принадлежит Долговым. Там же, на окраине небольшой деревеньки, решено было Долгова Николая Петровича и похоронить.

В тот же вечер по телевидению показали подробности покушения, показали злосчастный проспект Революции, просек, оказавшийся последней дорогой бедолаги Долгова, показали его самого, крупно показали, чтобы никто не усомнился, что на экране именно Долгов, а никто другой. Его залитое кровью лицо производило кошмарное впечатление, поскольку кровь была настоящая и принадлежала опять же Анпилогову – не пожалел он для своей затеи собственной крови, справедливо решив, что ни вишневый сок, ни свекольный рассол должного эффекта не произведут. Главный врач одинцовской больницы отвел его в процедурный кабинет, где Анпилогов бестрепетно закатил рукав, сдал сто граммов крови и получил оную в резиновой колбочке, каковую вручил Долгову. А тот в нужный момент, прокусив ее, вылил горячую анпилоговскую кровь на собственную физиономию.

Результат превзошел все ожидания – зрители вечерних новостей не выдерживали зрелища и закрывали свои лица собственными руками, чтобы ближние не видели их слез сочувствия и потрясенности. И даже родинка, даже родинка на виске лежавшего в окровавленной траве Долгова получилась убедительно и достоверно – теперь уже никто, совершенно никто, посмотрев эту пленку, не мог усомниться – поверженный мужчина средних лет является именно Долговым.

В телевизионном репортаже показали и главного врача одинцовской больницы Паршина Сергея, который со скорбным достоинством поведал о случившемся уже со своей колокольни, простите, со своей точки зрения – да, нанесенные огнестрельные раны были несовместимы с жизнью, и доставленный средь бела дня в больницу человек оказался, к сожалению, уже мертвым. Контрольный выстрел в голову сделал свое дело. Видимо, работали профессионалы, люди безжалостные и многоопытные в своем кровавом ремесле.

Показали и ангар, в который покойный вложил столько душевных и физических сил. Правда, некоторые работники фабрики выглядели неуместно улыбчивыми, но диктор озадаченным зрителям пояснил причину этих улыбок, сказав, что съемка была сделана до убийства.

Жена Долгова, Катя, от интервью отказалась и вообще не пожелала встретиться с представителями прессы. За этот непочтительный поступок никто ее не осудил, поскольку это вполне соответствовало сложившимся в народе нормам нравственности и приличия.

Сказал несколько слов и следователь Анпилогов Иван Иванович – именно ему было поручено завести уголовное дело по факту заказного убийства, изобличить преступников, задержать их и передать дело в суд для вынесения приговора хотя и сурового, но справедливого.

Сами же преступники в этот вечер смотрели передачу с ужасом, молча и даже с каким-то оцепенением, поскольку не знали всех коварных затей Анпилогова. Как и все москвичи, они поверили каждому слову диктора, а как можно было ему не поверить, как?

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил наконец Алик, глядя уже в пустой экран телевизора.

– Ни фига, – ответил Михась.

– Что же получается... Этот хмырь Иван Иванович кинул нас, как последних?

– А на фиг ему нас кидать?

– Может, никакой он не следователь?

– Так нас же к нему в контору привезли! А у него кабинет, на двери стекляшка с фамилией... Конвоиры заходили, приводили, уводили... В обезьяннике мы с тобой тоже отметились... Это что же, все ради нас с тобой организовали, целый спектакль разыграли, чтобы нас придурков кинуть? Не может такого быть.

– Не верю я этому Анпилогову... И фамилия у него дурацкая, и сам он какой-то недосоленный... Обещал в три позвонить... Звонил?

– Нет.

– А помнишь, он говорил, что у них в конторе этих самых оборотней видимо-невидимо...

– Помню.

– Может, он и сам из них?

– Алик, заткнись. Нет сил слушать. Все твои вопросы у меня самого в мозгах ворочаются. Сам не знаю, куда от них деваться... Все, что ты спрашиваешь – чушь. Главное в другом...

– Ну?

– Патроны.

– Что патроны?

– Я вот все думаю... Неужели он мне настоящие подсунул? Я же еще контрольный выстрел сделал... Видел, у этого Долгова вся морда в кровище?

– Значит, ты и того мужика завалил.

– Какого?

– Ну который из калитки в одних штанах выскочил... Помнишь?

– Да, я, кажется, и в него тоже бабахнул.

– Распоясался ты, Михась, присмотреться к тебе надо.

– Я же считал, что патроны холостые!

– Какой холостые, он поперек согнулся и в калитку просто упал! По-моему, ты в живот ему всадил пулю.

– По телевизору о нем ничего не сказали, – с надеждой проговорил Михась... – Может, оклемается...

– Вряд ли, – покачал головой Алик... – Знаешь народную поговорку... Стреляй в живот, чтобы дольше подыхали... Вот он где-то в больнице и подыхает... Пушкин вон две недели никак помереть не мог – в живот ему Дантес угодил.