Виктор Пронин - Человеческий фактор

Рядом простирались бесконечные черешневые сады – здесь и в самом деле произрастали, как говорят ботаники, десятки сортов черешен, и места эти справедливо называют черешневой столицей мира. Да, ребята, да, Мелитополь – столица мира. Черешневая.

А были вокруг еще сосновые рощи. О, какой густой сосновый дух стоял здесь в летнюю жару! Говорю об этом со знанием дела, поскольку довелось как-то побывать в этих местах недолго, правда, совсем недолго. Но, с другой стороны, если места приглянулись, сколько бы ты в них ни пробыл, всегда хочется сказать – недолго пришлось побродить в благословенных рощах, поваляться на горячих берегах, поплескаться в лиманных водах Азовского моря.

Когда Епихин, растревоженный увиденным на экране телевизора, вышел к морю, глазам его предстала привычная картина – все побережье было усеяно людьми, вымазанными с ног до головы прибрежной грязью. Да, и грязи здесь были целебными, и лечились приезжие от всех мыслимых и немыслимых болезней – от воспаления коленной чашечки до преждевременного облысения. И даже тот, у кого по молодости ничего в организме не болело, тоже вымазывался черной грязью и в этом состоянии держался гораздо дольше других, поскольку позволяло здоровье. Глядя со стороны на побережье, можно было подумать, что море выбросило на берег каких-то человекообразных чудищ, а может быть, эти чудища выбросились сами, потеряв в морских глубинах ориентацию в силу загрязненности моря и его экологической неустроенности.

– Михась? – спросил Епихин, услышав в трубке напряженный голос. – Слышал, у вас новости?

– Маленько есть, – осторожно ответил Михась.

– Все состоялось?

– Но ты же смотришь телевизор?

– Без проблем?

– Без, – Михась опасался говорить более подробно, чтобы не сболтнуть лишнего, чтобы не выдать себя в анпилоговском лукавстве.

– Есть подробности?

– По телефону? – Тут уж Михась решил, что гневная интонация будет наиболее уместной.

– Согласен...

– Когда в Москву? – Этот вопрос попросил его задать Анпилогов. Спроси, дескать, авось что-то внятное или неожиданное произнесет, чего не бывает.

– Скоро, – брякнул Епихин и тут же спохватился: – Вообще-то я в Москве, но объявлюсь скоро.

– В смысле лично? Во плоти?

– Как обычно, по телефону.

– Так ведь того... По телефону ты уже объявился... или я чего-то не понимаю?

– Ладно, проехали, – Епихин не мог допустить, что в этом маленьком поединке Михась его переиграл. Но решил, что Михась тут ни при чем, он сам произнес слова не самые удачные. – Инструмент цел?

– Да.

– Маслята остались?

– Это патроны, что ли?

– Называй как хочешь, – Епихин поморщился от досады – Михась сказал лишнее.

– Даже не знаю, я еще внутрь не заглядывал.

– Куда внутрь? – не понял Епихин.

– В обойму.

– Что-то ты сегодня разболтался.

– А я чего... Ты спрашиваешь, я отвечаю... Я вот тоже хочу спросить... Должок за тобой...

– Что, уже все пропили? – усмехнулся Епихин.

Михась обиделся.

Он мог пить, он мог вести себя плохо и даже безнравственно, как говорят воспитанные люди, но никто не вправе попрекать его этим или, того хуже, тыкать мордой в его недостатки – ведь он же так не поступает. Даже по отношению к людям, которые, может быть, гораздо его безнравственнее.

– Значит, так, мужик... Пропили мы твои деньги, проели, обновки купили, новых девочек завели, гораздо краше прежних... Все это тебе нужно знать или перебьешься?

– Ладно, не заводись... Разберемся с деньгами.

– Нам ждать какого-то числа, месяца, какой-то особой погоды, температуры, атмосферного давления... Намекни, чего мы должны ждать? Долго ли, коротко сказка сказывается...

– Михась... Я вас подводил до сих пор? – жестковато спросил Епихин.

– Да вроде как бы... Того... Не припомню.

– Тогда не возникай. Приеду – разберемся.

– Так ты все-таки в отъезде? – Епихин явственно почувствовал злорадную улыбку Михася. – На теплых морях? В солнечных странах? На золотых песках?

– Остановись, – устало проговорил Епихин, он в самом деле устал от этого разговора, от этого настырного Михася. – Считай, что я в Южном Бутове, Северном Митине, в Орехове-Борисове... Тебя это устраивает?

– Вполне.

– Наконец-то... Если будет что в газетах... Купи газеты, сохрани для меня...

– На добрую память?

– Через неделю позвоню, – сказал Епихин и отключил связь.

– Буду ждать с нетерпением, – Михась подмигнул Алику, который все это время с напряженным вниманием вслушивался в каждое слово Михася, в каждую интонацию.

– Ну, что он? – спросил Алик.

– Переживает.

– До глубины души?

– Глубже. По-моему, его переживания добрались уже до самых пяток, – усмехнулся Михась.

– Из чего ты взял?

– Заговаривается. Я думал, что мы с тобой поплыли от переживаний... Оказывается, ни фига! Мы еще ничего, держимся... Интересно, как там Фатима поживает?

– Надо бы проведать, – подхватил Алик. – А то кто знает, придет плохой человек, слово поганое скажет, обидит девушку, до слез доведет...

– Да, ты прав, – сказал Михась, поднимаясь. – Действительно, как бы чего не вышло. Глядишь, приятеля нашего встретим, пивком по привычке угостит... Нас теперь многое связывает, кровью, можно сказать, повязаны, породнены... А?

– Думаю, далеко он сейчас.

– Сказал, через неделю позвонит...

– Не выдержит, – покачал головой Алик. – Самое позднее – послезавтра объявится.

– Просил газет купить.

– Каких газет?

– Где наши с тобой подвиги описаны.

– Перебьется!

– Надо купить. Эти газеты на нас работают. Он же будет доказательства искать, подтверждение... Про пистолет спросил, про патроны... Вещички-то возвращать придется.

– Если придется – возвратим, – умудренно ответил Алик. – Пошли, там Фатима, наверное, уж все глаза проглядела. Нехорошо заставлять ждать такую красавицу, красавицы – они такие... Подождут-подождут да и уйдут к другому.

– Нет, – протянул Михась. – Фатима нас ни на кого не променяет. С некоторых пор мы с тобой... Крутые ребята. Ведь мы того... И обидеться можем. А мы в обиде... опасные. Нам палец в рот не клади.

– Отстрелим, – страшным голосом произнес Алик.

– Откусим, – поправил Михась.

А Епихин в это время стоял на берегу лимана и бездумно смотрел на опускающееся в неподвижную воду солнце. Оно было большое, красное и в воде отражалось не дорожкой, а таким же круглым солнцем. Где-то рядом слышались веселые голоса купальщиков, повизгивали перемазанные голые женщины. Нагота возбуждала их, они уже предчувствовали ночные шалости после самогона из соседней деревни.

Епихин поднялся, разделся и, войдя по щиколотку в теплую грязь, начал покрывать себя этой жижей. Через несколько минут узнать его в черном страшноватом существе было уже невозможно.