Виктор Пронин - Божья кара

Все, что происходило дальше, не слишком ясно воспринималось Андреем. Странный проход Кости в темноту коридора к встроенному шкафу и возвращение с полотенцем не выходили из головы.

Как понимать?

Что бы это могло значить?

Напрашиваются объяснения какие-то запредельные, криминальные, даже блудливые. Но есть, наверное, должны быть объяснения простые и естественные, услышав которые будет просто совестно вспоминать об этом маленьком, никем не замеченном случае, о собственных безнравственных подозрениях...

Снова Жора читал свои шаловливые стихи, Аделаида обещала в подвальном этаже гостиницы устроить кают-компанию, в которой друзья могут собираться в любое время года, – там в изобилии будет красное вино, томленое мясо, фрукты и овощи. Андрей поддакивал, обещал приехать к Новому году, чтобы встретить праздник в этой самой кают-компании, Костя помалкивал, подкладывая в тарелку котлеты со сковородки...

Казалось бы, все было прекрасно.

Но что-то тяжелое и громоздкое висело в воздухе, не позволяя дышать легко и свободно. Может быть, это состояние возникло оттого, что всего несколько дней назад здесь было убийство, и не совсем еще хозяйка этой квартиры ушла отсюда, и, кто знает, может быть, до сих пор дух ее витает над столом, сидит на свободной табуретке, вмешивается в мысли, в слова, в настроение...

– Что-то душно, ребята, вам не кажется? – не выдержала Аделаида.

– Не то чтобы душно, скорее тягостно, – согласился Андрей. – И окно открыто, и дождиком пахнет... И котлеты в изобилии. – Там в бутылке еще что-то осталось?

– В бутылке ничего не осталось, – проворчал Жора. – Коньяк уже в чашках. Вполне достаточное количество для полноценного тоста.

– Тогда за справедливость, – произнес Андрей.

И поверх чашки в упор посмотрел на Костю.

Их взгляды встретились.

Андрей поспешно опустил глаза в чашку, на играющий бликами золотистый коньяк, но было поздно – Костя успел уловить в мимолетном взгляде нечто такое, что заставило его насторожиться. Костя даже не понял, это невозможно понять, это можно только почувствовать – в их милом застолье, оказывается, есть второе дно, что-то еще происходит за столом, помимо того, что можно увидеть, услышать, к чему можно прикоснуться. И хотя Андрей с этого момента старательно смотрел в сторону, на Жору, Аделаиду, стараясь, чтобы снова не столкнуться с опасливым взглядом Кости, он чувствовал – тот уже не столь беззаботен. Напряженность чувствовалась даже в его движениях, когда он сталкивал со сковородки в тарелку последнюю порцию котлет.

И Костя не выдержал.

Поставив пустую сковородку на плиту, он облегченно отряхнул руки, он их только отряхнул, а не вытер полотенцем, которое висело тут же, на спинке стула. Да, почему-то не вытер руки полотенцем, за которым так легко и бездумно рванулся час назад в полутемный коридор и уж в совсем темный шкаф.

Он уже боялся этого полотенца.

И потому, отряхнув руки от муки, вытер их, о боже, о собственные джинсы. Впрочем, все это могло происходить в обостренном подозрительностью воображении Андрея.

Так вот, отряхнул Костя руки, вздохнул облегченно, чуть глубже вздохнул, чем требовалось, показной какой-то вздох у него получился, как показалось Андрею, и сказал:

– Все, ребята, мне пора... Не обижайтесь, последние котлеты уже на столе. Я пошел.

– А на посошок! – вдруг заорал захмелевший Жора. – Так не делается, это непорядок, за кого же ты нас принимаешь?!

– Так вроде все закончилось, – оправдываясь, пробормотал Костя.

– Кто сказал?! – продолжал шуметь Жора и выдернул из заднего кармана брюк граненую чекушку коньяка.

– Какой кошмар! – притворно ужаснулась Аделаида. – Жора, ты опасный человек.

– Я знаю, – ответил Жора, разливая коньяк по чашкам. – Между прочим, Костя, я бы на твоем месте нашел более теплые прощальные слова... Я бы сказал так... Ребята, может, вам еще принести?

– Ребята, может вам еще принести? – послушно повторил Костя.

– Не надо, – чуть серьезнее, чем требовалось, сказал Андрей. – Хорошего понемножку. Мы сегодня еще на набережной встретимся, у голубой скамейки... Да, Жора?

– И там я вам почитаю потрясающие по своей распущенности стихи! Годится?

– Заметано, – кивнул Андрей, – он все еще опасался посмотреть в глаза Косте. Но все-таки вышел проводить его, с широкой улыбкой, с подъемом произнес: «До скорой встречи!», тот тоже ответил похожими словами, и они наконец расстались. – А казалось бы, – вслух произнес Андрей, плотно закрыв дверь за Костей, – а казалось бы, чего ему-то колотиться? Со мной все ясно, я тут с первых дней в поиске, я весь в подозрительности и опасливости. А он-то чего напрягается? Неужели заглядывал сюда, к Светке, неужели и он у нее отметился? Эх, Светка, Светка... Что ж ты так-то, что ж ты по рукам-то...

«Сам виноват!» – прозвучали ответом слова в сознании Андрея, причем прозвучали уж как-то слишком явственно, он даже интонацию Светы узнал. Но самим словам не удивился. Они были естественны, его больше зацепили открывшиеся вдруг отношения Кости со Светой. И на кухню к друзьям он возвращался с тяжким беззвучным стоном.

Однако работало в нем еще одно сознание, какое-то затаенное, которое откликалось на то, что оставалось незамеченным для сознания основного, которым он жил, общался с друзьями, ел котлеты и пил коньяк. Подчиняясь этому затаившемуся сознанию и почти не замечая того, что делает, Андрей взял пустую бутылку, из которой разливал коньяк Костя, осторожно взял, за горлышко, и отнес в коридор. Открыв дверцу встроенного шкафа, он поставил бутылку на полку. Плотно закрыв дверцу, нащупал в темноте шпингалет, которым еще ни разу, наверное, никто не пользовался, и, преодолевая сопротивление металлического стержня, с силой задвинул его до упора.

– Полотенце ему, видишь ли, понадобилось... Кулинар, блин! – ворчливо пробормотал Андрей и вернулся на кухню.

– Друзья мои! – воскликнул Жора. – Хотите, поделюсь?

– Валяй! – разрешила Аделаида.

– А это, между прочим, заметно, – усмехнулась Аделаида.

– Похоже... Моя тоже, – в рифму ответил Андрей.

Нашел все-таки Андрей портрет убийцы, портрет, который он вроде бы уже держал в руках, о котором ему напоминали в потустороннем мире и Лена, и Света. Когда ушли его захмелевшие гости и он остался в квартире один, Андрей некоторое время сидел на кухне, бездумно глядя прямо перед собой на тесное кухонное пространство, в котором Света прожила без него бесконечно долгие восемь лет.