Диана Бош - Разносчик пиццы

– Задавайте.

Остап опасливо покосился на Лямзина и тут же опустил в землю глаза.

– Ты с Амандой ранее был знаком?

От неожиданности Остап вздрогнул, и щеки его налились пунцом. Он откровенно растерялся и не мог быстро сообразить, что ответить.

– И что молчим?

– Откуда вы знаете?

– Мы много чего знаем, – сурово сдвинул брови Лямзин и тут же улыбнулся. – Парень, ну не надо считать меня дураком. Я перехватил твой взгляд, брошенный на нее украдкой, – это раз. И второе – она слишком нарочито тебя не замечает. Так что вас связывает?

– Я… Она… Ну, нравится она мне, – наконец признался Остап.

– А она об этом знает?

– Да.

– Почему же вида не подает?

– Наверное, из-за него, – Остап мотнул головой в сторону дома. – Из-за Макса этого. Урода.

И он отвернулся, уставившись в ограду.

– Да-а-а… – протянул Лямзин. – А почему – урод?

– Следил я за ней. А получилось, что и за ним. Не любит он ее, голову только зачем-то морочит!

– А зачем ты вчера в дом пришел? О пицце не надо, это мы уже знаем.

– Из-за Аманды, да. Хотел поближе к ней оказаться.

– Почему именно к тебе попал заказ? Ты что, в пиццерии единственный разносчик?

– Шутите? – Остап интуитивно чувствовал: Лямзину что-то известно, и лучше не врать. Но в то же время он панически боялся сболтнуть лишнее. – Я за то, что напарник мне заказ отдаст, ему чаевые пообещал. Знать бы заранее, чем все кончится…

– Так и все-таки – зачем сюда явился? Только на Аманду полюбоваться?

– Нет. Хотел хахаля ее перед ней разоблачить. Уцепилась за него. А он не любит ее! – неожиданно зло выкрикнул Остап.

И, поскольку Лямзин, не споря, молча смотрел на него, уже спокойней добавил:

– Рано или поздно это должно было произойти. Каждый раз, когда я оказывался рядом с этим домом, я вешал им на ручку калитки рекламку нашей пиццерии. А иногда – в почтовый ящик кидал.

– Ясно. Ну ладно, мне пора ехать, позже поговорим.

Едва машина Лямзина скрылась за поворотом, Остап вскочил и начал нервно озираться по сторонам. Заметив, как на одном из окон колыхнулась штора, он решил, что кто-то следит за ним, и принял нарочито беспечный вид. Насвистывая, он пошел вдоль изгороди сада, но, скрывшись из зоны видимости, ускорил шаги. Он шел все быстрее и быстрее, пока не перешел на бег. Только когда дом скрылся из виду, Остап остановился и перевел дух.

Пятнадцать минут назад ему позвонил мужчина и, не вдаваясь в подробности, сообщил, что его тетя, Коновалина Роза Марковна, пыталась покончить с собой. Вскрыла себе вены, потеряла много крови, но ее спасли, и сейчас она в тюремной больнице.

– Меня к ней пустят? – с надеждой спросил Остап.

– Я, собственно, из-за этого и звоню. Подъезжайте, попробую что-нибудь сделать. Как только будете рядом, перезвоните по этому номеру.

Остап наконец поймал машину и, назвав адрес, забился на заднее сиденье.

Розе снилось детство. Бабушка, совсем еще молодая, в белом переднике с разбросанными по нему мелкими сиреневыми цветочками, доит корову. Струи смачно бьют в ведро, и рот у маленькой Розы наполняется слюной.

Дзынь, дзынь, дзынь…

В кружке плещется парное молоко, вкусное, ароматное. Роза подносит ее ко рту и тут же роняет в испуге. Карминно-красная кровь течет из кружки на траву и перекрашивает ее в свой цвет. Рядом слышится тихий вздох. Люба подошла неслышно и стала рядом. А Роза уже не та крошечная девчонка с тонкими мышиными косичками. Теперь она унылая больная женщина с опущенными уголками строго поджатого рта.

– Люба?

– Узнала меня?

Люба смеется, и лицо у нее светлое, юное, и смотрит она прямо, а не исподлобья, как когда-то.

– Как же я могла не узнать тебя!

– Идем со мной. Идем, – сестра манит рукой, оглядываясь и удаляясь легкой походкой. – Здесь хорошо…

«Хорошо…» – отдается в мозгу эхом, и Роза приходит в себя.

А в душе – пустота. Ее позвали на Ту Сторону, но она еще не готова. У нее Остап. Нельзя, невозможно просто так, без борьбы, уйти и оставить его! Она слишком много еще должна успеть ему дать…

– Как вы себя чувствуете, Роза Марковна? – Моложавый мужчина в белом халате, накинутом на форму, склоняется над ней. – Встать сможете?

Василий Ливнев – полковник внутренней службы, начальник тюремной больницы. Когда-то она его сыну помогла избежать уголовной ответственности, а парню светило ни много ни мало – пять лет тюрьмы за попытку вооруженного ограбления сберкассы. Безусые юнцы, шестнадцати-семнадцати лет от роду, вообразили вдруг, что они – сила. И что деньги не надо зарабатывать, их нужно просто идти и брать. В этой компании и оказался сын Василия Ливнева. Розе Марковне удалось тогда доказать, что мальчишка участия в ограблении не принимал, только мимо, дескать, проходил. А на самом деле был он едва ли не главным идейным вдохновителем и организатором всего действа. Чтобы подельники не возмущались, она и им помогла отделаться «малой кровью». Беседы с ними провела, убедила, что лучше сказать так, как надо, чем правду. Виноватой себя Роза Марковна не считала. Слишком часто она видела, как тюрьма из слегка оступившегося мальчишки делает законченного негодяя. И были другие примеры, пусть совсем редкие, но весьма показательные, когда попавший в переплет и чудом выкарабкавшийся человек навсегда запоминал: с законом шутить нельзя. И не стоит из-за сомнительного удовольствия или выгоды портить себе жизнь. Вырастали, становились приличными людьми и никогда больше не соприкасались с преступным миром.

Она вытащила сына Ливнева из передряги, и все сейчас с ним нормально. Выучился, женился, дочка растет. А Василию пришло время платить по счетам, и долг свой он обязательно вернет. Она была уверена: для него это очень важно, такой уж он человек.

Под каким предлогом Ливнев проведет Остапа в тюремную больницу, ей было наплевать. Может быть, выпишет пропуск как мастеру, ремонтирующему УЗИ, или еще как-нибудь. Главное, чтобы Остап оказался здесь, рядом, и она могла с ним поговорить с глазу на глаз.

Роза тяжело встала, прошла к зарешеченному окну, из которого падал тусклый, серый свет. Мысли опять вернулись к сестре.

Почему-то так всегда получалось, что к посторонним Роза Марковна была снисходительней, чем к себе и своим близким. Вот и Любу простить не смогла, как ни пыталась. Где-то глубоко в подкорке сидела обида и не давала отпустить с миром покойную. Может, потому и болезнь пришла?

Казалось, смерть должна разрешить все споры, но Роза все время мысленно говорила и говорила с сестрой, обвиняя ее и в неправедной жизни, и в неправильной смерти, да и в своей собственной несложившейся судьбе. Ведь она так и не вышла замуж, искренне считая, что обязана заменить Остапу и мать, и отца. Она откладывала жизнь на потом, ждала какого-то светлого завтра, которое все не наступало, и вдруг так случилось, что времени жить не осталось.