Игорь Христофоров - След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

Майгатов посмотрел вправо: белая лысина, белое лицо, белый халат. И добрые-добрые глаза. Как у Айболита из сказки.

- А меня зовут Леной. Лена Кудрявцева. Я...

- У вас есть связь... ну с посольством или еще с кем из наших?

- Что значит - связь? - скрестив руки на груди, с видом знатока спросил врач. - Факса и радиосвязи нет, а по телефону...

- Ладно. Передайте хоть по телефону... в посольство, - облизал пересохшие, шершавые губы. - В южной части Красного моря находится малый противолодочный корабль. Проекта "Альбатрос"... Впрочем, это не запоминайте. А то собъетесь. На него будет нападение. Я не знаю, зачем, но будет. Нападающие, скорее всего, - на белой яхте. Впрочем, если у них есть еще суда, то, может, и не с белой яхты. Что им нужно, я не знаю. Но пусть хоть сообщат...

- Хорошо-хорошо, - успокоил врач уже начинавшего привставать на койке Майгатова. - Я сейчас же все передам. Только не волнуйтесь. В этих широтах пиратов всегда хватало. Но чтоб нападали на военные корабли?.. - От двери обернулся, щелкнул пальцами. - Вот еще: мне же нужно передать ваши данные...

- Старший лейтенант. Помощник командира. У Анфимова.

- А-а, теперь понятно...

Хрустнула на несмазаных петлях дверь.

Майгатов огляделся. Он лежал на железной, ну чисто солдатской кровати. Поверх жестких пружин постелена тоненькая цветная простыня, такая тоненькая, как будто ее и нет вовсе. На обшарпанной тумбочке разноцветным строем - упаковки лекарств: красный трихопол, белая лента левомицетина, желтые капсулы гидрохлорида, коробочка но-шпы. На белых, свежевыкрашеных стенах ничего не висело. И вообще эта длинная, метров двенадцать квадратных, комната вовсе не казалась похожей на больничное помещение. Убери "систему", которую после прокапывания отвезли в угол, - и будет больше смахивать на общагу.

- А вас каким ветром сюда занесло? - оторвал он медсестру от звякающих под ее пальцами пробирок.

- Северным. - Осветила она курносенькое, с большими карими глазами лицо. - Я же говорила - по контракту.

- И долго еще здесь... ну, работать? - вроде бы и спокойствие было в голосе, а вроде бы и дрогнуло ожидание худшего.

- Работать? К сожалению, долго, - помрачнела Лена, но не стала от этого некрасивее.

- А почему вы решили стать медсестрой? Я слышал, сейчас многие бегут с этой работы.

- Ух, какой вы любопытный, товарищ старший лейтенант! Давайте пальчик... Вот этот - безымянный. Будем анализ брать. - Мазнула проспиртованой ваткой по подушечке пальца, ткнула чем-то острым, но ткнула так быстро, так небольно, что Майгатов даже удивился. Сколько ему на всех и всяческих комиссиях пыряли в этот палец, так ни разу никто настолько незаметно не смог этого сделать. А тут... Или он стал менее чувствителен, или и вправду у Лены легкая рука.

Первые капли скользнули в тонкую капиллярную трубочку.

- Вы свою группу знаете? - выдула она бурый столбик в пробирку.

- Первая. Резус отрицательный.

Рука, цепко сжимающая его безымянный палец, дрогнула.

- А что?

- Да нет, ничего, - чему-то своему улыбнулась Лена.

Улыбнулась легко, одним подергиванием щек, но Майгатов запомнил это.

- А вы из какого города? - закусил он ус. - Хотите, угадаю.

- Не хочу.

- А зря не соглашаетесь. Я за три года службы по акценту научился место жительства славян мгновенно распознавать. Как "гэкает" и "шокает" южанин, ну ставрополец или краснодарец там, как "окает" - северянин, как "а" вместо "я" говорит - "трапка", к примеру - или белорус, или с Брянщины. Если ну никаких оттенков нет, говорит - как комментатор по телевизору ленинградец. Они-то сами не замечают, а со стороны ох как видно! А вот у вас... ну "аканье" у вас и растянутость, певучесть какая-то. Если не Москва, то Московская область - точно...

- Вам бы лингвистом быть, а не моряком, - тихо присела на хрупкий венский стульчик.

В душу от нее исходила какая-то чистота, успокоенность. Майгатову вдруг захотелось, чтобы она никогда-никогда отсюда не уходила. Просто сидела бы и сидела на стульчике. А чтобы это произошло, он даже готов болеть бесконечно. И чтобы никто и никогда не входил, не тревожил этой тихой картины.

- Да, я - москвичка. А почему пошла в медсестры? - Она посмотрела в окно, словно сквозь него пыталась разглядеть ушедшие, истаявшие в дали годы. - Я в институт поступала. Дважды. Первый раз баллов не добрала. А во второй... во второй - с экзаменаторшей по химии поругалась. Я все на пять отбарабанила, а у нее, видимо, установка была выше трех не ставить. Она и начала меня гонять по всему курсу. Я не выдержала, так прямо и сказала все, что о ней думаю. А в итоге... в итоге медучилище... в итоге здесь, в этой жаре...

- Леночка, а ведь вы не ответили на мой вопрос - почему? - попытался он продлить еще хоть на минуту, хоть на немного ощущение тепла, света, легкости.

- Любопытной Варваре...

- Знаю: нос оторвали. А все же?

- Трудно сказать... У меня в детстве котенок был. Веселый такой, серенький. Однажды он заболел, есть перестал. Я его и так, и эдак лечила. А он... в общем, умер котенок. Может, потом захотелось хоть кого-то спасти, а может, все дело в стечении обстоятельств: у меня соседка по коммуналке в медучилище поступала, а вдвоем, знаете, не то, что одному...

Она порывисто встала, словно и сама почувствовала невидимую паутинку, протянувшуюся от этого большого, усатого и такого одновременно жалкого парня к ней. Резко отставила стул к стене.

- Сейчас вернусь, - тихо произнесла она и так же тихо растворилась в двери.

А та даже не скрипнула. Только тоненько, на одной грустной ноте, пропела.

Майгатов приподнял неприятную, пропитавшуюся потом простыню. Бок левой ноги был густо смазан чем-то белым, похожим на кефир, но ноге от этого легче не было. Наверное, здесь, в комнате, было жарко, нестерпимо жарко вон, даже у Леночки на висках под накрахмаленной шапочкой стояли крупные светлые капли пота, но Майгатов не ощущал жары. На тумбочке, за строем лекарств, одиноко лежал термометр и был похож на старшину, вышедшего к подчиненным - таблеткам. Даже желтая полоска вдоль него напоминала старшинскую желтую лычку на погоне. Майгатов потянулся за ним, приблизил к глазам - тридцать девять и шесть. Ого! У кого ж это? И только теперь ощутил вместо безразличия ко всему смесь удивления и испуга. Конечно, это же его теперешняя температура! Почти как температура воздуха. Потому и жара не так давит.

- Ле-е... - отозвался на скрипнувшую дверь и тут же осекся.

В комнату вплыла сухощавая пожилая арабка. На подносе в ее руках дымился стакан чая и стояла тарелка с чем-то густым и противным, а в эту жижу углом был погружен кусок белого хлеба.

- Кушити, - важно проговорила она, сдвинула таблетки, словно они здесь не играли роли, и составила обед на тумбочку.

Молча постояла, ожидая непонятно чего. Майгатову не то, что есть, смотреть на еду не хотелось, и он уж хотел сказать, чтоб арабка забрала ее себе, но та, так и не подняв ни разу глаз, вышла с таким видом, как будто подарила белому человеку что-то свое.