Наталья Солнцева - Мантия с золотыми пчелами

«Мужичок с ноготок» сочувственно вздохнул:

– Короче, не повезло вам, ребята… Ну, ничего, блин, другого найдете. Тут в городе как бы вовсю идут восстановительные работы. Походите, поспрашивайте. Работяги, они народ ушлый! За больший тариф переманите, как пить дать. Сейчас, блин, лето, горячая пора, их все рвут на части. А зимой они без денег сидят, тут-то и берите их тепленькими!

Он неожиданно громко захохотал.

– Вещи Василия кто-нибудь забрал? – робко поинтересовалась Астра. – Или они пропали?

– Какие, блин, вещи? – развеселился новый хозяин. – Хлам один! Доброго слова не стоит. Короче, даже этот, родственник московский, ничего на память не взял. Когда дом развалили, я бревнышки получше себе оставил, а остальное как бы на свалку вывез. Кое-что потом сжечь пришлось. Зачем мне мусор?

– Вы правы, – согласился Матвей. – Но, может, книги какие-нибудь сохранились от Василия? Записи?

– Я, блин, все сжег! Всю рухлядь!

Астра с внутренним вздохом признала, что они опоздали.

– К кому из соседей лучше обратиться? – спросила она. – Вдруг Василий им что-нибудь передал на хранение?

Коротышка склонил голову набок и смерил ее хитрым взглядом.

– Соседи меня невзлюбили, – объяснил он. – Я с ними не контачу. Мелочные люди, блин! С одним из-за межи поссорился. Он говорит, я на его участок залез своим забором, значит. А того не замечает, что забор-то у нас как бы общий получился! Короче, я заплатил, а он пользуется. Второй тоже барыга оказался. Он стройматериалами торгует, и с меня, блин, «по-соседски», содрал, как положено. Без всякой скидки. Во, народ пошел! Я ему говорю, побойся бога, парень, а ему, блин, хоть бы хны…

Астра и Матвей терпеливо выслушали его возмущенную тираду и откланялись.

– Ну что, поболтаем еще с кем-нибудь? – без энтузиазма осведомился Матвей.

Перспектива копаться в дрязгах и взаимных обвинениях жителей Березовой улицы Астру не прельщала. Но и уйти так просто она не могла.

– Чем еще развлекаться в уездном городишке? – пошутила она. – Сплетнями!

Солнце садилось. Одноэтажный Суздаль, облитый закатом, блестел в наступающих сумерках золотом и белизной соборов. Над рекой зарождался млечный туман. Пастух гнал из долины стадо коров, они с мычанием брели по пыльной грунтовке. В высокой траве стрекотали сверчки. За заборами лениво лаяли очумелые от жары собаки. Глушью, деревенским неспешным житьем веяло от печных труб на крышах, от окон с тюлевыми занавесками с цветущей геранью на подоконниках…

Соседи покойного Василия Тарханина ничего существенно к его портрету не добавили. Бывший реставратор жил замкнуто, пил мало, а без бутылки – какие разговоры? Здоровье Василия пошатнулось смолоду: то ли каменной пылью надышался, то ли тоска заела. Словом, страдал он болезнью печени. Врачи на нем крест поставили, так он сам лечился травами, молился усердно… Очень верующий был. Кабы не поленница, прожил бы еще годков пять-шесть, а может, и поболе того. Только судьбу, видать, не обманешь.

Каждому, кто согласился поговорить о Василии, Астра задавала вопрос о пчелах. Люди недоумевали. Какие пчелы? Пасеки погибший отродясь не держал, мед покупал на рынке, делал медовуху, как все суздальцы…

– Первейший наш «фирменный» напиток! – похвалилась пожилая соседка из дома напротив. – Хотите, угощу?

– Нет, спасибо, мы торопимся.

– Если решите купить, то у торговцев на площади в пластиковых бутылках не берите. Лучше уж тогда в дегустационном зале попробуйте…

Они с Матвеем вернулись в гостиницу, когда совсем стемнело. Подсвеченные прожекторами храмы казались призрачными видениями из канувших в Лету времен. Не верилось, что на дворе – двадцать первый век…

– Завтра созвонимся с оперативником, который обещал помочь, – сказала Астра. – Может, он чего вспомнит?

С улицы в комнату проникал запах дыма. Где-то на открытом воздухе жарили шашлыки, раздавались молодые голоса и женский смех. Зацокали копыта, зазвенели бубенцы – птица-тройка пронеслась под окнами и скрылась за поворотом.

– Вот бы покататься…

Матвей подошел и обнял ее сзади за плечи:

– За чем же дело стало? Только скажи!

– Спать надо…

Над Покровским монастырем стояло бледное сияние, словно нимб над головами святых.

– Знаешь, какие знатные и родовитые женщины доживали здесь свой век монахинями? – спросила Астра.

Матвей ответил раньше, чем успел подумать. В нем проснулся граф Брюс, сподвижник Петра Великого, фельдмаршал, алхимик и колдун. Кому, как не Брюсу, было знать, куда сослал опальную царицу Евдокию Лопухину венценосный реформатор? Насильно постригли законную жену, спрятали мягкие локоны под монашеский куколь [23], заперли навеки в тесной келье – слезы лить, проклинать злую долю. А Петр новую супругу взял, безродную чужестранку Марту Скавронскую: то ли латышскую крестьянку, то ли полюбовницу шведского драгуна…

Астра не удивилась словам Матвея, восприняла их как должное. Его второе «я» не вызывало в ней протеста, было близко и понятно. Она сама порой ощущала себя в двух мирах – по эту и по ту сторону Зеркала.

– Евдокия Лопухина – не первая царица, против воли ставшая инокиней. В кельях Покровского монастыря томились Анна Васильчикова, одна из жен Ивана Грозного, и Соломония Сабурова, которую обвинил в бесплодии великий князь Василий III. Кстати, завтра сходим в музей, поглядим на посвященную ей экспозицию.

Астра купила с лотка книжку «Легенды Суздаля» и успела в нее заглянуть.

– Здесь написано, что княгиню Соломонию постригли с именем София и теперь почитают как святую Софию Суздальскую… А еще в Покровской обители провела последние годы жизни Ксения Годунова, дочь царя Бориса. По одной из версий, она здесь умерла. Мнения историков расходятся…

Матвей слушал ее и смотрел в темноту, где скрывались мощные монастырские стены и башни, похожие на застывших великанов в воинских шлемах. Думал: есть ли у камней память?

Тарханин не знал, куда отправилась Астра. Она сообщила только, что будет отсутствовать несколько дней, а ему велела соблюдать осторожность.

– Уезжаете? – вежливо осведомился он. – Куда, если не секрет?

– В интересах следствия я лучше промолчу, – заявила она. – Стены тоже имеют уши!

– Ну, раз это в интересах следствия…

Она поставила его перед фактом. После ее звонка он долго лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Головокружение и тошнота унялись, но снедающая его тревога, наоборот, усилилась. В ушах стоял звук удара машины о дерево – скрежет железа, хруст стекла, глухой стон древесины, во рту появлялся соленый привкус крови, а в глазах вспыхивали искры. Его спасло нечто высшее, чему он должен быть благодарен. Ангел-хранитель не сплоховал или чьи-то молитвы возымели действие…