Валерия Вербинина - Ледяной сфинкс

– Его императорское величество погиб как мученик, – сказал Волынский. – Сердца подданных обливаются кровью.

– Как мученик, значит? – странным, придушенным голосом повторил Александр. – Вот как! Он освободил тридцать миллионов рабов, вел войны за освобождение славян, провел реформы в стране, не видел в жизни ни минуты покоя… Может быть, в чем-то и заблуждался, но это был мой отец, я знал его, и намерения у него были всегда самые честные. И такова награда ему за все, что он совершил? Мученический венец? Все, чего он заслужил? – С каждым словом Александр распалялся все больше и больше. – А может быть, надо было совсем иначе? Не реформы проводить, не освобождать, а… – Тут император с размаху ударил кулаком по столу так, что подскочила чернильница. – И никому не давать воли! Потому что сядут на шею и еще ноги свесят! Скоты!

Лицо Александра побагровело, поперек лба вздулись жилы, ноздри раздувались. Сенатор отвел глаза.

– Государь… – пролепетал совершенно растерянный Волынский.

Может быть, если бы тайный советник ничего не сказал, ничего бы и не случилось; но раздражение царя искало выхода – и нашло. Письмо, найденное Багратионовым, все еще лежало на столе.

– А вы – свободны! – рявкнул император. – Свободны, Петр Еремеевич! Можете идти!

И Александр махнул рукой, указывая на дверь. Это означало не просто изгнание – это был крах карьеры Волынского, окончательный и бесповоротный. Это была отставка. Багратионов тихо торжествовал.

– Вы свободны! – в бешенстве повторил император.

В тоске, не чуя под собой ног, Волынский откланялся и сгинул – в тяжелую дверь, затем по коридорам и по мраморным ступеням во тьму, в которой и исчез.

Больше его никто никогда не видел, а если и видел, то в упор не замечал. Что, в сущности, есть одно и то же.

Sic transit gloria mundi [31]в Российской империи.

– Ах, Александр, я так несчастна!

Такими словами встретила сына Полина Сергеевна, когда утром 4 марта он явился с визитом к ней в особняк.

– Мои кольца! И брошка! И полицейские… ужасные люди, дурно воспитанные… смели задавать мне вопросы… И Лизавета! – так звали горничную баронессы. – Вообрази, полицейские решили, что она могла иметь какое-то отношение к пропаже! И Лизавета грозила мне сегодня, что уйдет! – Полина Сергеевна всплеснула руками, на лице ее было написано самое искреннее отчаяние. – Она, видите ли, не привыкла, чтобы ее обвиняли! Как все это ужасно!

Баронесса всхлипнула и поднесла к глазам платочек.

– Маман, что именно исчезло? – спросил Александр.

Полина Сергеевна вздохнула. А затем сообщила будничным тоном:

– Два кольца и брошка. Они остались на столе, потому что я решила не надевать их, когда шла к Гагариным. Одно кольцо с сапфиром, другое с синим агатом… помнишь, ты еще любил играть им в детстве… И кто-то посмел их присвоить! Это просто невероятно!

Александр поморщился. Он знал за матерью привычку разбрасывать украшения где ни попадя и потому ни капли не удивился тому, что случилось.

– Я, конечно, сразу же подумала на прислугу. О чем и сказала следователю…

«Так-так, – помыслил Александр. – Получается, у Лизаветы был все же повод сердиться на свою хозяйку. Кому приятно, что его обвиняют в воровстве, да еще при полицейских…»

– Горничная, конечно, все отрицала, и в ее вещах он ничего не нашел. И вообще оказалось, что вор забрался в окно на первом этаже.

Еще один любитель окон, мелькнуло в голове у Александра. Уж не тот ли, что стрелял в него вчера? Молодой человек почувствовал беспокойство. Еще не хватало, чтобы все это коснулось его матери!

– Его кто-нибудь видел? – спросил офицер, стараясь хранить безразличный вид.

– Нет, никто, – с сожалением ответила Полина Сергеевна. – Какой ты бледный, Alexandre! А верно, что в тебя вчера кто-то стрелял? Просто возмутительно, что правительство не принимает никаких мер! Скоро на улицу будет невозможно выйти!

Но у Александра не было никакого желания беседовать о вчерашнем происшествии.

– Два кольца и брошка – не такая уж большая потеря, – сказал он. – А что с бумагами?

Ему показалось, что Полина Сергеевна насторожилась.

– Какие бумаги? Alexandre, о чем ты? – Тон ее был настолько фальшив, что не обманул бы и младенца.

– Мне сказали, что у вас пропали какие-то бумаги, – пояснил Александр, пристально глядя на мать. – Что в них было?

– Ах, право же, пустое. Даже не стоит и говорить. – Баронесса рассмеялась деланым смехом и взяла сына за руку. – Ты слышал последние новости? Будто бы на Малой Садовой открыт подкоп с бомбами! Хотели взорвать царя, если бы он поехал не через канал, а другой дорогой. В какое время мы живем!

Однако от Александра было не так-то просто отделаться. Раз задав вопрос, молодой человек желал получить на него ответ (в чем, кстати, был схож с Амалией).

– Мама, что это были за бумаги? – серьезно повторил он.

Полина Сергеевна отстранилась, и выражение лица у нее сделалось хитро-противное, как у ловкой воровки, которая уверена, что ее нипочем не поймают с поличным. Такое выражение ее лица сын особенно не любил, но теперь по нему понял, что, каково бы ни было содержание украденных бумаг, мать ему все равно ничего не скажет.

– Письма, – обронила та, скомкав платочек, – просто письма. Ума не приложу, кому они могли понадобиться…

Александр помрачнел и спросил напрямик:

– Вас могут ими шантажировать?

– Александр! – Полина Сергеевна отшатнулась, изобразив на лице ужас и непонимание. – Ты смеешь подозревать свою мать? В чем? Боже мой, как я несчастна!

И женщина опять принялась всхлипывать, стонать и жаловаться на судьбу. И чем больше она жаловалась, тем меньше сын испытывал к ней сочувствия. И это его мучило, потому что он чувствовал себя каким-то моральным отщепенцем. Молодой человек и хотел бы любить и уважать свою мать, но – не мог.

Александр сидел, смотрел в сторону и ждал, когда баронесса сочтет, что пора оканчивать спектакль, и прекратит всхлипывать. Полина Сергеевна украдкой покосилась на его безразличное, замкнутое лицо, всхлипнула последний раз и убрала платочек.

– Я понимаю, что ты беспокоился о драгоценностях, – сказала она. – Но то, о чем ты думаешь, не пропало.

«О чем я думаю?» – удивился Александр.

Полина Сергеевна поднялась с места, взяла со стола плоскую коробку, обитую темно-синим бархатом, подошла к сыну и с гордостью сказала:

– Здесь наши фамильные драгоценности. Старший сын всегда дарит их своей невесте, а потом, спустя много лет, они передаются следующей женщине, которая входит в нашу семью.

Все-таки баронесса не удержалась и погладила коробку, словно та была живым существом. Александр смутился. Помнится, отец когда-то что-то рассказывал об этом, но, по правде говоря, ему никогда не было дела до их фамильных безделушек.